Много слез тогда упало на могилу — целый дождь. По завещанию старика — хотя и похоронили его на мазаре, как мусульманина, — потом поставили по русскому обычаю каменный памятник. И первое четверостишье по надгробному камню арабской вязью выбито. Что удивительно — через какое-то время рядом с могилой начал дуб расти — дерево у нас непривычное. Как сказано, а? «Пустыня внемлет Богу»! Лучше про нашу пустыню не напишешь. Да будет могила твоя просторна, да будет омыта дождем и снегом, Старый Учитель…
После этих похорон как-то очень задумчив стал Иван Никитич. Начал философские разговоры о смерти и ее последствиях для человека заводить. Стоит иногда возле своих ворот, в пустой почтовый ящик смотрит. А потом вдруг сын к нему, Сережа, Сергей Иваныч, из России приехал: собирайся, папаша! Никитич говорит: ладно, погостить поеду, а там посмотрим. Уезжать туда насовсем не хочу, здесь у меня все, и умру здесь. Вот только на березки и рябинки в конце трудовой биографии хочу поглядеть… Азизка, кстати, с ним уехал — там свое счастье искать хочет…
Что еще сказать? Выбрали мы нового Председателя. Им оказался Агроном. Правда, держит он себя скромно, прежняя дурь про пальмы вроде из головы у него выветрилась. Пока толковые вещи делает. Не обирает сильно и демократию соблюдает. Участкового на нас не натравливает; а тот сына своего, наконец, женил и немного успокоился. Древнюю Баню Новый Председатель пока не трогает, только ученые разные стали чаще приезжать. Я с некоторыми беседовал — истинное духовное наслаждение получил.
При новом Председателе от озера канал прорыли, вон за деревьями блестит, за яблонями. Ветви с яблоками прямо к воде лезут, скоро урожай снимать пора. А то в прошлом году от ветра яблоки в канал посыпались и уплыли непонятно куда. А для чего каналу — яблоки? Яблоки человеку нужны.
Бедана замолчала.
Сидит, наверное, в своей клетке, свои птичьи мысли в порядок приводит.
Я тоже, наверное, пойду.
До свидания, старое дерево. До свидания, бедана. До свиданья, вертушка…
До свидания.
