Гитара или стетоскоп? - [9]

Надо бы что-нибудь сказать, что ли. Но что?

Моника все еще занята в кухонном углу.

Он спрашивает:

— Ты одна здесь живешь?

— Ну а если не одна, тебе бы это не понравилось?

— С какой стати?

— Да уж с какой-нибудь.

— Если хочешь, я вмиг исчезну, а то тебе, наверно, еще и нагореть из-за меня может.

— Ну чай-то тебе придется все-таки выпить, что ж, я зря старалась?

Балтус соображает, что бы такое еще у нее спросить, чтобы побольше о ней узнать.

Тут выручить может только прямая наводка, и он спрашивает:

— А если придет твой друг, что тогда? Да тебе еще, наверно, и за ребенком надо идти. «Ну, парень, это ты, похоже, малость перебрал», — спохватывается он.

Моника со смехом отвечает:

— С чего это ты взял?

Моника входит в комнату с подносом и ставит на стол чашки, блюдца, маленькую вазу с печеньем и чайник.

— А ты рассчитывал на что-то другое или я заблуждаюсь? Учти, все, что здесь видишь, тебя не касается. Напьемся чаю, и я помашу тебе ручкой.

Чай они пьют молча.

Через некоторое время Балтус встает и подходит к окну. За садами сверкает озеро, за озером виден Шверинский замок. Балтуса, как и всякого, перед кем неожиданно открывается это зрелище, охватывает волнение.

— Вот чудеса, это же настоящая сказка. А попасть туда можно? — спрашивает он.

Моника подливает в чашки чаю и говорит:

— Если хочешь пройти курс дошкольного воспитания, можешь заглядывать туда целых два года каждый день.

— Так ты, значит, будущая воспитательница, — говорит Балтус, и слова его звучат так, будто он хочет сказать: об этом я с первого взгляда догадался.

— Мимо, — говорит Моника, — я уже воспитательница, вот уже год. — И ответ ее опять звучит как легкая издевка.

Балтус пытается придумать, как бы заставить Монику отнестись к нему менее иронично.

Если так:

— Х-хе, это даже как-то забавно, — говорит он.

— Что же тут забавного? Что ты хочешь этим сказать?

— Да ничего, просто моя берлинская подруга тоже работает воспитательницей.

Моника заинтересованно спрашивает:

— У тебя есть… она действительно настоящая твоя подруга? Вы что, обручены?

— Да я и сам толком не знаю, — говорит Балтус.

— Ну это уж ты врешь.

Балтус погружается в таинственное молчание, что усиливает действие сказанного. Любопытство Моники пробуждено.

— Но послушай, если ты не знаешь, настоящая она тебе подруга или нет, кто же еще может знать?

Балтус приступает к пространному объяснению:

— Мы знакомы с ней с четырнадцати лет. До восьмого класса сидели за одной партой. Я перешел потом в среднюю школу, она после девятого поступила в техникум на факультет дошкольного воспитания. Настоящая подруга? Нет, этого, пожалуй, сказать нельзя, во всяком случае, не в том смысле, какой вкладываешь в это слово ты. Просто мы дружим. Когда у меня возникают какие-нибудь проблемы, я иду к ней, когда проблемы у нее, она идет ко мне, у нас это…

Балтус прерывает свою речь. На лестнице слышны шаги. Через щель между неплотно прикрытой дверью и косяком просовывается маленькая ступня в сандалии. Медленно-медленно дверь отворяется полностью. На пороге стоит стройная худенькая черноволосая девушка, в одной руке — набитая продуктами сетка, в другой — букет цветов.

Она удивленно смотрит на Балтуса.

Моника объясняет ситуацию; указывая на Балтуса, она говорит девушке:

— Он подвез меня от Нойстрелица. Едет к морю, но специально ради меня сделал крюк. За что и заслужил чашку чая. Или нет?

Обращаясь к Балтусу, говорит:

— Это моя подруга Симона, мы с ней живем здесь.

Балтус встает, протягивает девушке руку. Она опускает на пол сумку. Балтус церемонно кланяется и представляется:

— Балтус Прайсман.

Почему он так и остается стоять и словно завороженный смотрит на эту девушку, Балтус сам не знает. Через несколько секунд до него доходит, что, если он так и будет стоять, это может показаться очень уж странным и он окажется в крайне дурацком положении.

Моника уходит в прихожую за еще одной чашкой.

— Выпей быстренько с нами чаю, потом уж и побежишь за Ниной, — говорит она Симоне. И повернувшись к Балтусу: — А ты чего стоишь, как автобус на приколе, садись, что ли!

Он приходит в себя и занимает прежнее место. У него даже голова начинает работать:

— Если это неблизко, мы могли бы съездить за малышкой и на мотоцикле… — предлагает он.

— Что вы, не беспокойтесь, я сама управлюсь. — Симона обменивается взглядом с Моникой. Та подмигивает ей. — А вообще-то можно, если это вас не затруднит, конечно. Нина ни разу еще не каталась на мотоцикле, — говорит Симона.

8

А почему бы мне, собственно, не остаться в Шверине? Море от меня никуда не убежит.

Нет, теперь самое время нажать на тормоза, не то… Утром меня оставляет с носом Марина, и я лечу как бешеный на север. В полдень загружаюсь в Нойстрелице Моникой, а теперь вот еду с подругой Моники — Симоной, по улицам Шверина, чтобы забрать из детского сада незнакомую мне пока Нину.

Рассказать кому, так ни за что не поверят, скажут, пригрезилось.

Когда эта Симона появилась на пороге, я сразу понял: она из тех, с кем я могу говорить только на «вы». Такая вот странная со мной штука происходит. Есть люди, с которыми я просто не могу разговаривать на «ты», что-то такое мешает, какой-то непреодолимый психологический барьер. Вот к Монике, скажем, я бы никогда не обратился на «вы», мне и в голову бы не пришло. А с Симоной… Но об этом, пожалуй, не нужно сейчас думать. Есть более важная и более насущная проблема: на что и где мне склонить сегодня ночью мою усталую главу? Останусь я в Шверине или…