Гитара или стетоскоп? - [7]

Прежде чем я успел сказать, что это всего лишь я, прозвучал зуммер.

Мой отец и Тина стояли перед дверью лифта словно члены приветственной комиссии.

— Ах это ты! — сказал мой отец. — Неделями не показываешься, а теперь вдруг явился за полночь.

Он повернулся и пошел в квартиру. Тина, слава богу, из другого теста. Она подала мне руку:

— Добрый вечер, Балтус, проходи, пожалуйста, у нас тут, правда, тьма народу, но для тебя-то место, разумеется, найдется, — и потащила за руку в квартиру.

Я бы куда охотней спустился сразу на лифте вниз, и все же через несколько секунд я вежливо здоровался со всей многочисленной честной компанией. Кое-кто был мне знаком, большинство нет.

Скоро мне стало ясно, что они собрались по случаю возвращения моего отца из Франции, где он читал курс лекций, теперь же он должен был или хотел, не знаю, поделиться своими впечатлениями о поездке.

Тина принесла мне рюмку настоящего французского коньяка и тарелочку с бутербродами. И все-таки у меня было совершенно отчетливое чувство, что я попал не на свой пароход.

Я, болван, поверил, что между нами мог состояться серьезный разговор, великий разговор отца и сына.

Минут через пять-десять отец отвел меня в угол и спросил:

— У тебя что-нибудь серьезное?

— Да, — сказал я.

— Сколько тебе нужно? — И вынул из кармана пиджака портмоне.

Вот так!

— Может быть, ты позволишь рассказать тебе о моем серьезном?

— Ну не тяни, говори, двадцать пять тебе хватит? — спросил он, а пока спрашивал, все смотрел на гостей.

— Нет, не хватит. Дело в том, что я вообще не из-за этого пришел. Я хотел поговорить с тобой, просто поговорить, понимаешь?

Наверно, мои слова прозвучали чертовски агрессивно, но я уже не владел собой. В голову шибануло настоящей холодной яростью.

Что он?

Он достал из портмоне деньги и опустил их мне в карман.

— Надеюсь, ты и сам понимаешь, что сейчас не самый подходящий момент для разговора?

— А завтра? — спросил я.

— Завтра я уезжаю с Тиной в Фельдберг, там мы укроемся от всех на ближайшие три недели. Кроме того, мне обязательно нужно написать хотя бы несколько страниц, а здесь у меня ничего не выйдет…

— Ну, тогда я приеду в субботу или в воскресенье, я…

И снова я попал не на свой пароход, да, не на свой, ведь он не дал мне даже договорить.

— Балтус, честное слово, в ближайшие три недели я вообще никого на свете не смогу видеть, пойми, пожалуйста.

Этим он накормил меня вдосталь, по самую завязку. Я оставил его, пошел к Тине, попрощался с ней и хотел исчезнуть.

— Надеюсь, вы не поссорились? — спросила она.

— Да ну, как можно, — сказал я и пошел.

Уже в лифте я услышал, как хлопнула входная дверь квартиры, услышал оклик отца:

— Балтус, Балтус, подожди!

«Ну и кричи себе», — подумал я.

Лифт спускался все ниже, ниже.

У выхода я чуть постоял, как бы ожидая чего-то. Чего?

Я и сам не мог тогда сказать. Может, что отец спустится вниз или что он еще раз позовет меня? Но ни того, ни другого не произошло. Ничего не произошло.

В кармане похрустывали его деньги. Я вынул их. Две бумажки по двадцать марок каждая. Когда я держал их вот так в руке, меня вдруг снова охватила ярость.

Входная дверь дома была лишь притворена. Я вернулся в вестибюль и опустил деньги в его почтовый ящик.

Тут моя ярость пошла на убыль, перестало перехватывать в горле и давить в животе.

Я отправился домой.

У Мариенкирхе я еще раз оглянулся. Наверху во всех комнатах горел свет.

С отцом я когда-то искал и нашел клад. С тех пор прошло чертовски много времени, чертовски много.

Ну что вы там разгуделись. И сам вижу, что пора двигаться.

7

Балтус продвигается вперед на длину одной машины.

Теперь ему виден путевой указатель у перекрестка. Фельдберг — 18 км. На секунду в голову ему приходит мысль: а не махнуть ли в Фельд… так, просто заглянуть…

Не успел он додумать эту мысль до конца, как в поле его зрения попадает нечто совсем новое.

От машины к машине идет девушка, спрашивает о чем-то водителей, все ближе и ближе к Балтусу. Когда она подходит к «шкоде», стоящей перед Балтусом, он слышит, как она спрашивает:

— Вы не в Шверин едете?

Мужчина за рулем бросает взгляд на жену. Жена так сверлит его глазами, что он извиняющимся тоном говорит:

— Очень, очень жаль, фройляйн, но нам в противоположную сторону.

Балтуса девушка минует, даже не взглянув на него. Тем пристальней смотрит на нее он.

Коротко остриженные волосы, дерзкий колючий взгляд, кошачьи глаза, вздернутый нос. Ноги, талия, все в норме.

Мало-помалу очередь двигается. Наконец к бензоколонке подъезжает и Балтус. Дает заправщику пятнадцать марок и говорит:

— Восемьдесят восьмого.

Он садится на мотоцикл, и вновь курс строго на север. Вторая передача, третья, он предельно нагружает мотор.

А кто это сидит на обочине у выезда из городка и так понуро глядит на дорогу? Девушка с бензозаправочной станции.

Балтус тормозит, тормозит так, что едва не слетает с сиденья. Он чуть подает машину назад и сдвигает защитные очки на шлем.

— Очень, очень жаль, но нам не на Шверин, — передразнивает он водителя «шкоды».

— Ну и кому до этого какое дело? По мне, так можешь ехать хоть туда, где раки зимуют, — резко парирует девушка.

— Таких, как ты, я особенно быстро заключаю в свое сердце, жаль только, что путь твой пролегает явно не из Вартбурга и не прямо на север, — говорит Балтус, переключаясь на иронический тон. — Быть может, любезная фройляйн соизволит сделать честь моим белоснежным «Жигулям» и разместится на заднем сиденье? Экипаж направляется прямым ходом в Аареншооп, а переночевать вы можете дней несколько в моем дворце.