Гиляровский на Волге - [13]

Двенадцать лет минуло с тех пор, как пришел сюда из Вологды никому не ведомый Володя Гиляровский, пришел с узелком в руках и с мечтой в голове — побурлачить на Волге, побродить у ее берегов, узнать, как живут люди.

Часть этого времени он провел на Волге, часть далеко от нее. Чего-чего не испытал и не перевидел он за эти годы! В степях был табунщиком и объездчиком неуков, жил на зимовниках, оттуда в цирк попал — в афишах его выступления назывались: «Алексис на неоседланной лошади», из цирка — в театр, актером служил, пешком по шпалам из Моршанска в Тамбов, из Тамбова в Рязань ходил, в Перми, в Пензе, в Воронеже, в Саратове побывал с театром. Из Саратова отправился добровольцем на Кавказский фронт русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Вернулся с солдатским Георгием — получил за храбрость. Снова театр и, наконец, литература.

«Столько видеть и не писать нельзя», — сказала ему во время совместных гастролей в Воронеже М. Н. Ермолова. Так и вышло. Он стал писать.

И вот опять Ярославль. Жадно вдыхает волжский воздух Гиляровский, ловит глазами бег реки, радостно бьется сердце юноши-поэта. Первые его стихи, напечатанные в июне 1881 года в журнале «Будильник», — о ней, Волге:

Все-то мне грезится Волга широкая,

Грозно-спокойная, грозно-бурливая,

Грезится мне та сторонка далекая,

Где протекла моя юность счастливая.

Помнится мне, на утесе обрывистом

Дубы высокие, дубы старинные,

Стонут они, когда ветром порывистым

Гнутся, ломаются ветви их длинные.

Воет погодушка, роща колышется,

Стонут сильнее всё дубы громадные,

Горе тяжелое в стоне том слышится,

Слышится грусть да тоска безотрадная…

Ярославль совсем не изменился. Те же прямые улицы, невысокие рубленые дома. Красавец Демидовский лицей сверкал над Волгой белой Колоннадой. На берегу лежали большими грудами кули с зерном и мукой. Ветер вздувал брезент, наброшенный сверху кулей на случай дождя.

Стоя на набережной, Владимир Алексеевич с волнением думал о Костроме, где он надел лямку бурлака, о Нижнем, о Жигулях.

Впереди месячное путешествие по Волге с остановками почти во всех городах. Путешествие случилось неожиданно. Дня за два, за три до поездки к нему в Москве зашел друг актер Андреев-Бурлак. Владимир Алексеевич жил в Москве, в Столешниковом переулке. Зашел и зовет поехать на Волгу. Оказывается, Андреев-Бурлак организовал «Товарищество Московских артистов». В негр вошли столичные театральные знаменитости того времени: М. Писарев, Глама-Мещерская, Свободина-Барышева, сам Андреев-Бурлак и другие. Вся труппа собиралась совершить первую гастрольную поездку по городам Волги и показать в отрывках и целиком пьесы Островского, Шпажинского, Гнедича, Писемского, Соловьева. Главным режиссером и распорядителем всего дела, тогда еще совсем нового, артисты выбрали Андреева-Бурлака, а он пригласил Гиляровского к себе помощником по режиссерской части, администратором и артистом труппы на знакомые Гиляровскому роли по его прошлой работе в театре.

Выслушав предложение Андреева-Бурлака, Гиляровский с минуту колебался, соображая, как повлияет поездка на его работу в журналах и газетах. Но возможность проехать по всей Волге, окунуться с головой в недавнее прошлое, горящие глаза Андреева-Бурлака и его зычный голос: «Гиляй, на Волгу ж зову!» — победили. Кстати, вспомнилась запись, которую он сделал 20 апреля: «Меня предупреждают, что на время коронации я буду выслан из Москвы, как неблагонадежный».

Словом, 23 апреля 1883 года Владимир Алексеевич был у берегов Волги, в Ярославле.

На его обязанностях лежало договариваться с антрепренерами, снимавшими театры, о сцене для гастролей «Товарищества» и согласовывать с «отцами» городов репертуар.

За два, мало за один день до окончания гастролей будет он выезжать в другой город. Таким образом, в пути почти всегда один — никто не помешает. Он свободно сможет заполнять чистые листы тоненьких тетрадок, целой пачкой которых запасся еще в Москве.

В Ярославле Владимир Алексеевич на этот раз пробыл недолго, всего несколько часов, и на пароходе «Охотник» выехал в Кострому. С палубы смотрел на удаляющийся город. Когда исчезли последние строения, тут же на палубе начал первый в своей жизни путевой дневник: «Вот она Волга, — писал он, — Ярославль, знакомые места… завод… Ветка, где зимогоры живут, грузят вагоны… Американский мост… Всё это мелькнуло… А вдали ширь и гладь необъятная… Как громадное овальное зеркало, расстилается передо мной Волга, окруженная сперва зелеными, дальше темными и, наконец, синеватыми рамками лесов! Пароходов и судов еще мало… Все на низ схлынули».

В Костроме, в день приезда Владимира Алексеевича, готовились к встрече только что спущенного на воду парохода «Амазонка». Устроив дела труппы, он отправился на берег, куда спешил весь город. Четыре пристани были полны приодетого народа. Мелькали огромные поля круглых шляп, белые платочки, черные картузы — всё смеялось, шутило, двигалось. Вечером Владимир Алексеевич записал в дневнике: «…Вся Кострома высыпала посмотреть новый пароход, плоскодонный, с одним колесом, принадлежащий Зевеке. Вдали, на темном фоне берега, светлым пятном белел высокий корпус этого гиганта-американца, созданного на русской Волге предприимчивым пароходчиком. Я еле-еле пробрался к пристани Зевеки. Она была битком набита народом. Впереди у самого края толпилось костромское купечество, молодежь, дальше дамы и их спутники — офицерство, здешние сердцееды… Всё ближе и ближе обрисовывался контур „Амазонки“. Ясно были видны две громадные трубы, соединенные железной перекладиной для прочности. Вот и люди уже видны…