Гиляровский на Волге - [11]

Чего-чего не было на Нижегородской ярмарке! Огромные лари, заполненные зерном пшеницы, ржи, овса. Навалом лежат куски льняного отбеленного полотна, полощутся на ветру плетеные балахнинские кружева, яркие разноцветные ленты. Ситцы гладкие, и в крапинку, и в цветочки, куски сукна красного, черного, зеленого, синего. Кимраки со своими башмаками выстроились. Ходят вокруг них и около покупатели: хороши сапоги из Кимр, да подвоха непременно ожидай. Больно ловки кимраки на подделку. Меха сибирские на ярмарке так и пушатся. Тут и соболь — серебром спинка подернута, нежный горностай, шкурки лисицы черно-бурой, песец голубой. Растянувшись на четырех лапах, лежат большие и маленькие шкуры медвежьи, заячьи одеяла, шубы на лисьем и беличьем меху, а где-то в стороне мелькают пятна цветистых русских платков. Толпами ходят около них молодухи, слышится игра гармошки, карусель собрала вокруг себя народ — смеются, спорят, ожидая очереди прокатиться.

Неторопливо идут вдоль торговых рядов степенные покупатели, суетится у прилавка нижегородец, ему некогда — дела дома ждут. Крупные сделки в кабаках сговаривают. И шумит с утра и до вечера.

Ах ты, свет-матушка,

Макарьевская ярманка.

Володя и здесь быстро освоился. Дела пошли хорошо, заработок был приличный, но торговля тяготила, хотелось ехать дальше: Жигули посмотреть, утес Стеньки Разина, Астрахань… Совсем было собрался покинуть Нижний, да случай задержал.

После рабочего дня коротать время ходил на Сибирскую пристань или дальше на пески — мели такие вверх по течению Оки. Здесь располагались временные ряды для торговли железом, а чуть выше останавливались рыбные караваны. По вечерам на песках собирались крючники. Засиживались допоздна. Однажды среди крючников мелькнуло знакомое лицо. «Тимоша», — вспомнил Володя, фамилии не знал. С Тимошей они вместе зимогорили на заводе Сорокина, недолгое время крючничали в Рыбинске, а потом потеряли друг друга из вида. Володя знал, что Тимоша мечтал заработать сто рублей и купить в деревне у брата-пьяницы полдома да зажить с женой и детишками. Не одно лето приходил Тимоша на Волгу, но заработать ста рублей никак не мог. Теперь вот в Нижнем оказался, выгружал железо. Жил, как и большинство крючников, на барже. Обрадовались встрече оба. Только на следующий день приходит Володя к пристани, а Тимоши нет: упал с ношей, ключицу сломал, ногу вывихнул. Отыскал Володя Тимошу — лежал на барже среди лохмотьев и стонал. Привел фельдшера и каждый день стал навещать. А когда поправился Тимоша настолько, что сам потихоньку стал ходить, купил ему Володя «через» — кошелек особый и, положив в него деньги, заработанные у итальянцев (значительно больше Тимошиной мечты), отправил парня домой, в деревню под Ярославль, строго-настрого приказав не открывать кошелька, пока домой не приедет. Посадил Тимошу на пароход, идущий до Рыбинска, а сам вниз подался.

С нетерпением ждал Володя Жигулей. Много за эти годы наслышался о них. В Рыбинске один бывалый бурлак крючником работал, ватагу сколачивал, сговаривал молодых да сильных ребят вольной жизни беззаконной испробовать — все они собирались в Жигули.

Вечером после работы как сойдутся, бывало, — только у них и разговора, что о Жигулях. На заводе не раз слышал. По всей Волге звучит: Жигули да Жигули. И все-то около них не так, как в других местах: и Волга там чище да прозрачней, и рыба легче ловится, и промысел всякий сподручней, а уж дышится-то как вольготно: ни тебе хозяев, ни полиции, живи припеваючи, добывай хлеб, как сможешь, — никто косо не посмотрит, не осудит — «потому некому»: горы да лес, голоса только и раздаются, что птичьи, иной раз зверь какой рявкнет, и полетит звук его к Волге, эхом перекликаясь по горам.

Словом, тот волгарь не волгарь, кто Жигулей не видал да утеса Стеньки Разина. Все это и подбивало Володю посмотреть, что за Жигули такие.

Рано утром подъехали к Жигулям. Они начинались сразу за деревней Климовка. Накануне над Самарской лукой прошли дожди, и утренний туман, поднявшись вверх с первыми лучами солнца, превратился в белые облака. Клубящиеся обрывки их висели над ближними горами, оттеняя омытую зелень лесного покрова. Дальше волнообразная цепь Жигулей окутывалась сизой дымкой влажного утреннего воздуха. Это были первые горы, которые Володя видел в своей жизни. Их сравнительно невысокие вершины казались ему неприступными. Столпились в непроницаемую стену и выглядывают одна из-за другой. Иногда оголенные, скалистые бугры забегают в воду, а горы, покрытые густым лесом, плавно спускаются к отлогому, песчаному берегу.

Пароход бежит мимо. Солнце врывается в чащи жигулевские, просвечивая их насквозь. С пригретой ветки ближнего к реке дерева вспорхнула птичка, перелетела сначала на одно дерево, потом на другое, третье и умчалась в высь голубеющего неба. За ней вспорхнула целая стая пернатых и рассыпалась в необъятном воздушном просторе, растаяв в голубых волжских далях.

Горы ожили. Покачнулась листва деревьев, зашумел меж ними ветерок. Встрепенулась дикая краса Жигулей.

Жигули понравились Володе, он увидел в них гораздо больше занимательного и интересного, чем рисовало воображение по рассказам, ранее о них слышанным.