Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма - [3]

Шрифт
Интервал

Потоков плодоносный ил,
Кристаллы льда, и пыль светил,
И пар соленых океанов,
Песок пустынь, листва лесов,
И пламя солнц, и прах курганов,
Роса степей и мед цветов.

7. «Где тяжкий оттиск динозавра…»

Где тяжкий оттиск динозавра
В тысячелетней лаве жив,
Где Ганга чистых вод разлив,
Где спит в Севилье слава мавра,
Где русских былей сон живой
Хранит Почаевская лавра, —
Везде я дома, всюду — свой.

8. «В пути неконченного цикла…»

В пути неконченного цикла,
С времен темней, чем древний Ур,
От ночи, льдов, звериных шкур,
Сквозь лучезарный век Перикла
До дней Христа — живым ручьем
Душа струилась и возникла
Здесь в жизни в облике моем.

9. «Судьба веков неисследима…»

Судьба веков неисследима;
Но в далях, смутных как туман,
Я — миннезингер, раб, шаман,
Матрос, мудрец, патриций Рима,
И рок сменял в руке моей
И меч, и посох пилигрима,
Пастуший бич и жезл царей.

10. «У скал безлюдных побережий…»

У скал безлюдных побережий,
Над морем, чуждым парусам,
Валов внимая голосам,
Вдыхал я жадно ветер свежий
И глазом зорким вдалеке
Стерег тяжелый след медвежий
На влажном бархатном песке.

11. «Я помню зимы в дымном чуме…»

Я помню зимы в дымном чуме,
По снегу бег скользящих нарт,
В морях блуждания без карт,
И путь с Кортесом к Монтезуме,
В орде Тимура скрип телег,
И караван купцов в самуме,
И с крестоносцами ночлег.

12. «Заслышав бранный вызов рога…»

Заслышав бранный вызов рога,
Я поднимал коня в галоп,
Читал я звездный гороскоп
Пытливой мыслью астролога
И приносил, душой суров,
Во славу истинного Бога
Дрова в костры еретиков.

13. «Изжил я войны, мор и голод …»

Изжил я войны, мор и голод, —
Их тень вошла и в эту новь,
И бродит в жилах предков кровь,
Как в крепком пиве хмель и солод;
Не сбросить уз, не свеять чар:
И пусть мой дом телесный молод,
Мой дух, его хозяин, — стар.

14. «В душе все страны, все эпохи…»

В душе все страны, все эпохи,
Века планет, влиянья лун;
Душа, как сеть сплетенных струн,
Хранит миров немые вздохи:
Все сны, желанья и мечты,
Всех распыленных жизней крохи
Единым сплавом в ней слиты.

15. «Как в отчем доме, полн призывом…»

Как в отчем доме, полн призывом
Очаг заброшенных пещер;
Мне снится долгий сон галер,
Навек похищенных заливом;
Я слышу весть забытых вер
И тайну в храме молчаливом,
Где запустенья сумрак сер.

16. «Я трепетал в молитвах детских…»

Я трепетал в молитвах детских
Пред мрачным каменным божком,
Алтарь Ормузда мне знаком,
Внимал я песням бонз тибетских,
И чтил Каабу, и мечту
На берегах Генисаретских
Доверил тихому Христу.

17. «Я знал любовь, как сон эдема…»

Я знал любовь, как сон эдема,
И страсть, хмельную как сикер,
И власть свободную гетер,
И плен султанш в плену гарема;
По мне томились струны арф,
И веял с перьями у шлема
Прекрасной дамы легкий шарф.

18. «Цыган бродячая гитара…»

Цыган бродячая гитара,
Наивный голос клавесин,
И ропот царственных терцин,
И вечно свежий стих Ронсара,
Бодлэра тонкость, хмель Парни
И ясность Пушкинского дара, —
Мне неотъемлемо сродни.

19. «Я — надпись с камня саркофага…»

Я — надпись с камня саркофага,
Далекий голос вещих рун
И эхо светлых лирных струн;
Я — сказ былин, поморья сага;
Я — шепот джунглей, шорох дюн,
И песнь войны под сенью стяга,
И гимн любви… Я — Гамаюн.

20. «Пусть я исчезну. Пусть глухая…»

Пусть я исчезну. Пусть глухая
Безвестность — бедный жребий мой,
Как склеп с его немою тьмой;
Пусть дни, бессильно потухая,
Погасят рифм моих игру,
Пусть смолкну в музыке стиха я,
Но в жизни мира — не умру.

21. «И буду жить я отголоском…»

И буду жить я отголоском
В волнах, в бреду лесных вершин,
В цветах и в ропоте машин,
В колоколах, в вине бордоском,
И в мирной песне пастуха,
В тепле огней, поимых воском,
И в грезах счастья и греха.

22. «Чрез кровь далеких поколений…»

Чрез кровь далеких поколений
В их жизнь, несытый как вампир,
Войду я, населив их мир
Огнем моих былых томлений,
Тоской наследственных грехов,
Неясным трепетом стремлений
И смутным шепотом стихов.

23. «И если сердце в позднем внуке…»

И если сердце в позднем внуке
Почует пращура в себе,
Мою судьбу — в своей судьбе, —
Пусть позовет…И в беглом звуке,
Как эхо горное в тиши,
Ответит радости и муке
Бессмертный клич моей души.

Ноябрь-Декабрь, 1929 года

«Скворцы щебечут над скворешней…»

Скворцы щебечут над скворешней;
Осинник почки развернул;
Земли ожившей смутный гул
Смешался с песней ласки вешней
И с дальним благовестом сёл;
И мир, созвучный с жизнью внешней,
В душе по-вешнему расцвел.

Полдень

Недвижим зной. Дыша дремотой,
Благоухает виноград.
Умолк звенящий крик цикад,
И тишь такая, словно кто-то
Молитву древнюю прочел…
Лишь мерно, мудрою заботой,
В листве гудит жужжанье пчел.

«Мой строгий темный кабинет…»

Мой строгий темный кабинет
Наполнен свежестью сирени,
И разогнал сомненья тени
Благоухающий букет:
В ожившем сердце праздник света!
Без слов, любви твоей привет
Звучит в дыхании букета.

Эллада

Душа Эллады — красота.
Там тел прекрасных совершенством
И страсти радостным блаженством
Сияет юная мечта.
С ней жизнь, как счастье, восприята:
Без вожделенья нагота
И наслажденья — без разврата.

«Опять, по-детски, я приник…»

Опять, по-детски, я приник
К земле, родной в былые годы,
И смотрит в душу мне природы
Живой и просветленный лик:
В нем таинств вечных откровенья
И нескудеющий родник
Покоя, грез и вдохновенья.

Еще от автора Георгий Владимирович Голохвастов
Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.