Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма - [2]

Шрифт
Интервал

Но в ней предвечных сил избыток,
В ней мудрый ум, в ней ясный смех,
И, как вино, ее напиток
Я вновь вливаю в старый мех.

4. «Я — чащ непрошеный насельник…»

Я — чащ непрошеный насельник.
Стучит топор, стволы дрожат;
Спасая в страхе медвежат,
Ревет медведь, лесов отшельник,
И воет волк, тоской дыша,
Когда пылает с треском ельник
В моем костре у шалаша.

5. «Прапращур жив в дыханьи частом…»

Прапращур жив в дыханьи частом
И в чутком слухе дикаря,
Когда осветит мне заря
Запечатленный снежным настом
Тяжелый шаг ночных гостей,
Иль след на дубе коренастом
С прыжка вонзившихся когтей.

6. «Но, как дитя, люблю я клейкий…»

Но, как дитя, люблю я клейкий
Весенний лист, напев ручья
И труд упорный муравья,
Лукавый блеск проворной змейки
И гуд у черного дупла,
Куда в вощаные ячейки
Свой дикий мед несет пчела.

7. «И изощренно-острым взглядом…»

И изощренно-острым взглядом,
Мечтой, отточенной в стилет,
И сердцем, свергшим узы лет,
Сквозь тлен, разлитый тонким ядом,
Я жизнь слежу и пью потир
Любви, изысканным обрядом
Плодотворящей дольний мир.

8. «Забыт тот мир презренно-жалкий…»

Забыт тот мир презренно-жалкий,
Где счастье — миф, любовь — мираж,
Где в смене купли и продаж
Скопцы и мнимые весталки
Позорят страсть, и где толпа
Страшна гримасой той оскалки,
Какой смеются черепа.

9. «Лишь ты, владевшая когда-то…»

Лишь ты, владевшая когда-то,
Моей мечтой, чужая здесь,
Ты гордо властвуешь поднесь
Душой, не свыкшейся с утратой:
Мне не забыть, как отдала
Ты чистоту позорной платой
За ложный блеск в чертогах зла.

10. «Очнись! И жизненного дива…»

Очнись! И жизненного дива
Со мной участницею стань;
Сорви одежды рабской ткань,
Как непостыдная Годива:
Нам зори будут ткать виссон,
И будет страсть — как жизнь правдива,
И будет жизнь — как яркий сон.

Октябрь — Ноябрь, 1930 года

«В любви своей ты отдала…»

В любви своей ты отдала
Мне сердца юную горячность,
Очей безгрешную прозрачность,
И грезы чистого чела,
И мир восторгов сокровенных,
Как в чаше хрупкого стекла
Дар ароматов драгоценных.

«Обманчив призрачный застой…»

Обманчив призрачный застой
Игры вина в тюрьме зеленой
Бутылки, крепко засмоленой
И в лед затертой… Но, постой
Ударит пробка, брызнет пена, —
И звезды влаги золотой
В бокалы вырвутся из плена.

«В мольбе склонясь у милых ног…»

В мольбе склонясь у милых ног,
Я с облегченным сердцем сброшу
Всю опостылевшую ношу
Страстей, сомнений и тревог;
И, слыша тихий зов участья,
Войду в любовь твою, — в чертог
Грехом нетронутого счастья.

«Темны лампады у киота…»

Темны лампады у киота
С пучком давно засохших верб…
С печалью тихой лунный серп
В оконце глянул: позолота
Икон зажглась, и бледный блик
Чуть-чуть дрожит, как будто кто-то,
Незрим, Христа целует Лик.

Победа

Грозой омытая вчерашней,
Весна манит еще сильней,
Призыв небес еще синей,
Ручьи журчат еще бесстрашней;
Оделся лес в зеленый пух,
И паром встал над черной пашней
Земли творящей теплый дух.

«С тобой в разлуке, как улитка…»

С тобой в разлуке, как улитка,
Ползли несносные часы…
Но вот слезинками росы
Дрожат цветы и от избытка
Жары вздохнула ночь. Я жду, —
Я жду, чтоб дальняя калитка
Украдкой скрипнула в саду.

«"Ау!.." — зову из челнока…»

«Ау!..» — зову из челнока…
Но замер полдень. Знойны глыбы
Прибрежных скал; не плещут рыбы
В воде недвижной. Лишь слегка
Пригретый шепчется орешник,
И вторит мне издалека
За склоном эхо-пересмешник.

Монах

В ночи у Ликов старописных,
Лампад мерцаньем озарен,
Следит чреду поклонов он
По зернам четок кипарисных
И вьет молитв заветных нить,
Чтоб дух от Князя Тьмы и присных
В полночный час оборонить.

«За веком век куется мир…»

За веком век куется мир:
Тысячелетьями усилий
Сафо — от ткани нежных лилий,
От камня скал немых — Шекспир.
Мы странствий долгих путь забыли,
И только в песнях вещих лир
Живут таинственные были.

«Жаровня пышет. Абрикосы…»

Жаровня пышет. Абрикосы
Янтарны в блещущем тазу.
Уж вечер. Неба бирюзу
Зажгла заря; прощально-косы,
Лучи последний блеск дарят…
И на твоей головке косы
Старинной бронзою горят.

Чрез даль веков. Сюита

1. «Дрожат Зиждителя ресницы…»

Дрожат Зиждителя ресницы, —
Хаос их ритмом властным полн,
Под их мерцаньем — в зыби волн
Перворожденные частицы
Текут, плывут и налету,
Как ткань Господней багряницы
Прядут вселенной красоту.

2. «Вся жизнь — движенье, трепет, токи…»

Вся жизнь — движенье, трепет, токи…
И мир наш, радостен и горд,
Лишь в бездне дрогнувший аккорд,
Мгновенный, странно-одинокий
В цепи созвучий, где один
Вослед другому гаснут сроки
Видений, всплывших из пучин.

3. «В чреде, назначенной к свершенью…»

В чреде, назначенной к свершенью,
В циклоне неизбежных смен,
Борясь, мятутся жизнь и тлен
От созиданья к разрушенью,
И тишь небытия — покров
Возникновенью и крушенью
Мелькнувших в вечности миров.

4. «Там, в сердце мрака и сиянья…»

Там, в сердце мрака и сиянья,
На перепутьи всех путей,
В реке рождений и смертей,
В грозе разлада и слиянья, —
Безвестно вспыхиваю я
На светлых ризах мирозданья
Дрожащим бликом бытия.

5. «Я — вздох; я — луч пред потуханьем…»

Я — вздох; я — луч пред потуханьем;
Я — звук смолкающий… Я — мир.
Плотскую ткань мою эфир,
Согретый творческим дыханьем,
На миг одел от смерти в бронь,
Спаяв созвучным колыханьем
Персть, воздух, влагу и огонь.

6. «Во мне кипящий гнев вулканов…»

Во мне кипящий гнев вулканов,

Еще от автора Георгий Владимирович Голохвастов
Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.