«Гестапо-Мюллер». Карьера кабинетного преступника - [62]

«Господин генерал, в конце марта прошлого года на одном из заседаний Вашей дирекции в Пенемюнде Вы сказали, что фюреру приснилось во сне то, что на аппарате A4 он никогда не полетит в Англию. Против сна фюрера Вы бессильны. Этим высказыванием Вы оказали гибельное, пессимистическое, почти пораженческое влияние на рабочий коллектив и тем самым саботировали скорейшее продолжение работы».

«Я не знаю, кто был Вашим человеком на заседании. Если Вас интересует действительное положение дел, то я Вам охотно расскажу».

«Я прошу об этом».

«В марте 1943 г. на одном из многих, часто повторяемых, докладов министра Шпеера, особое внимание обращавшего на программу A4 в связи с ее срочностью, фюрер сказал: «Мне приснилось, что этот аппарат никогда не будет использован против Англии. Я могу положиться на свою интуицию. Не имеет смысла поддерживать этот проект». Эту протокольную запись, написанную большими буквами в характерном для штаб-квартиры стиле, о высказывании фюрера я сам просматривал у генерал-майора Хартмана в военном министерстве. Министр Шпеер и руководитель управления Заур подтвердили высказывание фюрера. После этого я поехал в Пенемюнде, собрал все руководство и объяснил, что и до этого мы преодолевали огромные сложности, но последним препятствием для нас теперь является сон фюрера. Я должен был просить их собрать все силы для преодоления и этого препятствия. Для этого мы должны доказать успех нашего предприятия. Я приказал тогда, 3 октября 1942 г., сделать фильм, при помощи которого мы в начале июля 1943 г. смогли бы добиться признания нашей работы фюрером. Я убежден, что как раз таким моим поведением я воодушевил и увлек за собой для дальнейшей работы сотрудников, несмотря на ошеломляющее решение фюрера. Если Вы в моем поведении и во всей проделанной нами работе усматриваете саботаж, то пожалуйста, поставьте меня перед судом». Мюллер молчал. Я продолжал: «Я точно не знаю, как Вы оцениваете нашу сегодняшнюю беседу, с намеком на грозящее мне судебное расследование. Вы думаете, теперь у меня будет больше желания работать?» Мы попрощались. После посещения Штеттина нам удалось в совместной работе со служащим, занимавшимся нашим вопросом в отделе разведки ОКВ, майором Кламротом, через несколько дней освободить профессора фон Брауна. Я забрал его в Штеттине ночью, «вооруженный» бутылкой коньяка. Позже я мог приветствовать на работе Риделя и Греттрупа.

Мое, равносильное присяге, доказательство незаменимости арестованных для дальнейшего выполнения программы позволило освободить их, для начала, на три месяца из тюрьмы. Новое объяснение через три месяца способствовало еще одной отсрочке ареста. После этого наступило 20 июля, и был произведен арест. Случай остался нераскрытым. Позже я узнал, что арест был произведен по донесениям шпионов среди населения г. Цинновитца, которые были внедрены структурами Гиммлера после его первого посещения Пенемюнде. Следили, в основном, за нашей охраной, в меньшей степени за местными жителями и чужаками. Были вырваны отдельные слова из связного рассказа и рассмотрены как государственное преступление[723].

Франц Йозеф Губер

Характеризуя Мюллера, я хотел бы сказать следующее: «Стремление к власти было его главным качеством. Он никого не допускал в свое правление. Он не был способен на истинную дружбу и делал слишком большой акцент на своем «я». Он никогда не был национал-социалистом. Когда происходили события, имевшие целью ликвидацию Рема, Мюллер сказал, указывая на книгу Эдгара Юнга «Господство низших»: «Все эти события — порождение власти низших». Он сказал это в большом волнении. Он был человеком, стремившемся к власти и в этом стремлении не искавшим ни у кого поддержки. Он — выходец из простой католической семьи. Его отец был служащим жандармерии. Его жена была из буржуазной семьи, которая имела маленькое издательство по выпуску газет и типографию. Мюллер был довольно интеллигентен, прилежен, разумен и очень сдержан. У него были постоянно плотно сжаты губы. Он практически никогда не выходил из бюро. Он не знал настоящего удовольствия. Даже после небольших развлечений Мюллер уходил работать в бюро. Его брак не удался. Только в конце войны он начал пить коньяк. Он беспрерывно курил бразильские сигары.

Он увлекался альпинизмом. Уйдя добровольцем на первую мировую войну, он, будучи летчиком, заслужил железный крест первой степени после того как провел бомбардировку Парижа. Он поддерживал в своем окружении, состоявшем из баварских служащих, дружескую атмосферу. Он никого не боялся, даже Гейдриха[724].

Доктор Вильгельм Геттл (Вальтер Хаген)

Совсем по-другому обстояли дела с шефом тайной полиции […] генералом СС Генрихом Мюллером. В этом человеке Гейдрих нашел достойного коллегу, который был готов дать распоряжение относительно любого преступления. Хотя поступки Гейдриха и Мюллера были идентичны, действия Мюллера были более отвратительны, чем Гейдриха, он был заурядным человеком и действовал варварскими методами. Мюллер довел систему охраны Гейдриха, которая основывалась на принципах морали, до совершенства. Образцом для Мюллера была политическая полиция Советов. Ему действительно удалось приблизиться к своему идеалу. При помощи созданного им аппарата ему удалось сломить немецкий народ и не только задушить почти каждое движение сопротивления, но и держать под особым контролем всех сторонников режима, чтобы буквально никто не мог считать себя в безопасности, слыша название «гестапо». Мюллер хотел со временем создать такую центральную картотеку, в которой был бы зарегистрирован каждый немец, и конечно со своими «темными сторонами», которыми и являлась частная жизнь. Он был не так уж далек от этой цели. Те критерии, по которым он оценивал людей, ни в коем случае не являлись критериями НСДАП — он не был национал-социалистом до 1939 г. и не был им даже при формальном членстве в партии. Для него был решающим тот факт, подчинялся ли каждый конкретный человек государству или был способен на отклонения в поведении и во мнениях. Мюллер не признавал никакого другого закона, кроме как всесилия государства; его ограниченный ум полицейского не позволял ему мыслить шире. Кто находился под подозрением, противостоял или мог противостоять, был для него противником, которого он преследовал со всей жестокостью и беспощадностью своего характера. Люди, знавшие Мюллера ближе, утверждали, что в национал-социализме его привлекало только требование строгой государственной дисциплины; в остальных случаях он был равнодушен к идеологии. Точно так же, как он являлся сторонником баварской народной партии до 1933 г., был сторонником национал-социалистического режима до 1945 г., он мог быть послушным слугой закона в любой другой системе.