«Гестапо-Мюллер». Карьера кабинетного преступника - [60]

.

«Человек без тени» не оставил после себя никакой информации, в связи с этим было бы напрасно искать в литературе того времени подробные описания его личности. Сохранились только телеграммы, срочные письма, циркуляры, общие распоряжения и приказы, которые были подписаны его рукой и довольно часто означали смерть людей.

Один курьезный случай связывает отдел юстиции с личностью бывшего шефа гестапо Генриха Мюллера. Он является единственным деятелем национал-социализма, смерть которого была зарегистрирована, но в то же время был выдан ордер на его арест[719]. Западные страны — члены антигитлеровской коалиции не были проинформированы о смерти Мюллера. В главном списке разыскиваемых лиц от июня 1948 г., который вобрал в себя все предыдущие списки, Мюллер значился под номером 134 816 и разыскивался различными западными странами, а также Польшей, Венгрией и Чехословакией, как один из главных военных преступников[720].

Генрих Мюллер был одним из самых «преуспевающих» кабинетных преступников национал-социалистического государства. Он руководил своими подчиненными, сидя за письменным столом на Принц-Альбрехтштрассе, 8, и редко бывал в командировках.

Если попытаться найти в истории хоть одну личность, схожую с Генрихом Мюллером, то можно назвать министра полиции Франции Йозефа Фуше (1759–1820), который в начале 19 в. создал в своей стране хорошо организованную тайную полицию и разветвленную шпионскую сеть, что дало ему огромную власть.

Сравнивая его с различными властителями, необходимо отметить, что специалист Фуше понимал, что значит лояльно исполнять полицейскую работу. Определенное родство душ связывает Мюллера с Дидрихом Гесслингом, героем романа Генриха Манна «Верноподданный» — он был тираном и рабом в одном лице.

10. Приложение (список документов)

Высказывания о Генрихе Мюллере

Вальтер Шелленберг

После этого я должен был представиться начальнику IV отдела (политическая полиция), криминальному директору рейха и оберфюреру СС Генриху Мюллеру, человеку, который фактически являлся шефом государственной полиции. Контраст между Бестом и Мюллером был виден уже с первого взгляда: Бест — разносторонне развитый и живой, Мюллер — сухой и немногословный, с типично баварским акцентом. Я не мог отделаться от чувства, что маленький, коренастый начальник криминальной полиции рейха, с угловатым черепом, с тонкими, сжатыми губами и холодными карими глазами, которые почти постоянно были наполовину прикрыты подергивающимися веками, вызывал у меня не только отвращение, но и делал меня неспокойным и нервным. Его большие руки с толстыми, узловатыми пальцами оставляли жутковатое впечатление. У нас никогда не доходило дело до доверительной беседы. Причиной, скорее всего, было то, что Мюллер еще не расстался со своей бывшей работой секретаря-криминалиста мюнхенского управления полиции и не был в состоянии найти слова для завязывания беседы.

— Откуда идете? Как работается? Гейдриху нравятся Ваши отчеты […] — приблизительно в таком сухом стиле он со мной общался[721].

[…] В связи с неожиданным поворотом событий я хотел бы подробнее остановиться на этом человеке. При описании операции, связанной с подпольной группой «Красная капелла», я заметил, что Мюллеру уже в то время пришла мысль устраниться от работы против советской тайной разведки. Это было весной 1943 г. во время проведения заседания работающих за границей представителей полиции в Берлине-Ванзее, когда Мюллер попросил меня о беседе. Я был безмерно удивлен вежливо произнесенным требованием, поскольку уже в то время я находился с ним в состоянии открытой вражды. Разговор он начал с того, что сообщил мне, что расследует мотивы и причины предательства таких случаев, как, например, с «Красной капеллой». «Не считаете ли Вы, — спросил он, — что советское влияние в Западной Европе распространяется не только на коммунистические рабочие круги, но и на западную интеллигенцию? Я вижу в этом явление, характерное для нашего времени, и потому оно так широко распространилось, что соответствует нашей культуре.

Я отношу сюда также мир идей третьего рейха, поскольку национал-социализм является своего рода удобрением на интеллектуальном болоте духовной несостоятельности, которая рождает политический нигилизм. В противоположность этому, можно наблюдать, что в России единая духовная и физическая сила действует повсеместно и бескомпромиссно. Поставив перед собой цель материальной и духовной мировой революции, она дает своего рода политический и энергетический заряд упавшему напряжению Запада».

И это были слова человека, который в национал-социалистической Германии беспощадно и самым жесточайшим образом боролся с коммунизмом во всех его проявлениях!

С чуть покрасневшими от вина глазами Мюллер откинулся в кресло и несколько секунд рассматривал свои толстые, мясистые руки. «Видите ли, Шелленберг, — продолжал он с сарказмом, — у меня скромное происхождение и я начал службу с низших чинов и прошел хорошую школу. Вы же, напротив, относитесь к интеллигенции, поэтому Вы являетесь заложником другого мира идей. Вы застряли в развитии уже давно известной схемы консервативных взглядов. Конечно же, существуют интеллигенты, которые совершили прыжок в другой мир, я думаю сейчас о некоторых людях из «Красной Капеллы», о Шульце-Бойзене или Харнаке. Это были люди Вашего мира, но другого сорта, они не остановились на полпути, а были действительно прогрессивными революционерами, которые все время искали окончательного решения и до самого конца остались верны своей идее. То, чего они хотели, им не мог предоставить национал-социализм со своими многочисленными компромиссами, впрочем, так же, как и духовный коммунизм. Наше интеллектуальное руководство со своим неясным внутренним миром не предприняло попытки переделать национал-социализм, и в этот образовавшийся вакуум вторгается коммунистический Восток. Если мы проиграем войну, то не из-за военного превосходства русских, а из-за духовного потенциала нашего руководства. Я говорю в данный момент не о Гитлере, а о находящихся ниже его руководителях. Если бы фюрер послушал меня с 1933 по 1938 гг., то необходимо было сначала основательно и беспощадно навести здесь порядок и не сильно доверяться руководству вермахта». Я становился все неспокойнее. Чего, собственно, хотел Мюллер?