Гессенская волчица - [118]

Сёстры были практически в одинаковых скромных тёмных платьях, обе хрупкие, высокие, сказочно прекрасные. Лишь глаза, сине-ледяные у Аликс и нежные серо-голубые у Эллы, отличали их между собой.

При появлении графа Игнатьева Елизавета Фёдоровна сразу умолкла и встала с кресла, явно собираясь покинуть кабинет. Императрица попросила сестру остаться, после чего пригласила канцлера к столу.

Николай Павлович, которого вообще было трудно чем-то смутить, весьма неуютно чувствовал себя под пристальным пытливым взглядом Елизаветы Фёдоровны. Он был прекрасно осведомлён о том, что Великая Княгиня почему-то недолюбливает его, и теперь старался не смотреть в её сторону.

Императрица протянула канцлеру папку и попросила ознакомиться. Увидев в его глазах немой вопрос, она пояснила:

– Это список тех лиц, граф, которые были ознакомлены с богопротивным мерзким сочинением и высказываниями Великого Князя Николая Михайловича. Он сам его составил… Собственноручно написал, никого не забыв и не пожалев…

– Я понял, Государыня, и жду приказаний.

– Николай Павлович, я не могу оставить безнаказанными тех, кто

вольно или невольно оказался причастным к этой непристойной истории. – Голос Императрицы звучал глухо, с заметным английским акцентом. – Но я теряюсь и не знаю, какое же должно быть наказание. Не вызовет ли это ненужных пересудов в обществе?

– Ваше Величество! Те пересуды, которые могут возникнуть, гораздо менее опасны, чем существующая ситуация. Я осмелюсь напомнить, Государыня, что в своё время почивший в Бозе Государь Александр Второй был вынужден принять жестокое решение относительного Великого Князя Николая Константиновича, изобличённого в неблаговидном поступке. Но можно ли сравнивать кражу бриллиантов с той хулой, которую позволил Его Высочество Николай Михайлович?

– Что же Вы посоветуете, граф? – вмешалась в разговор Елизавета Фёдоровна. – Не предавать же их всех суду, хотя мерзавцы они немалые… Вас не страшат все эти пересуды, которые обязательно возникнут? В этом списке – представители петербургского высшего света. Господи, этот скандал может задеть честь Императорской Фамилии!

Игнатьев тяжело вздохнул, нервно поправил свои роскошные усы и ответил тоном, не терпящим возражений:

– Все лица, указанные в списке, подлежат высылке из столицы в административном порядке! Со службы всех уволить, и военных и статских, невзирая на лица и заслуги! Без мундира и без права восстановления на службе! Без пенсии, с лишением всех чинов! В сложившейся ситуации было бы преступно оставить всё, как есть, никого не наказав.

– Вот видишь, my dear,²⁵⁴ – обратилась Императрица к сестре, – Николай Павлович оказался на твоей стороне.

– Я в этом и не сомневалась, – горячо отозвалась Елизавета. – Каждому должно воздаваться по заслугам его! Спасибо, Николай Павлович, – обратилась она к канцлеру, – я не сомневалась, что Вы – истинный друг нашей семьи! И я буду рада видеть Вас с графиней у себя в гостях! Только, чур, Вы должны мне обещать… Что не будете во время визита отвлекать моего мужа разговорами о служебных делах… Он и так после встреч с Вами долго не ложится спать, сидит в своём кабинете и пишет и пишет.

Канцлер вскочил, как юный корнет, и бодро отчеканил:

– Благодарю за оказанную честь, Ваше Высочество! Я обещаю, сделать всё возможное, чтобы Сергей Александрович больше времени проводил дома… Он в последнее время буквально поселился в своём штабе, и я не могу понять, когда же он спит…

Выйдя из-за стола, Императрица медленно подошла к окну. Повернулась к нему спиной, обратилась к канцлеру:

– Вы меня убедили, Николай Павлович! Возьмите этот список и велите подготовить приказы об увольнении от службы всех, кто там указан, с лишением чинов и наград! А уж потом пусть полиция вышлет всех из Петербурга! При условии, что эти лица лишь были свидетелями… А вот ежели кто из них сам распространял клевету… Арестовать!

– Слушаюсь, Ваше Величество! Позвольте мне также доложить относительно имеющихся сведениях о содомитах, которые, увы, имеются среди высокопоставленных лиц.

Солнечный свет падал на Игнатьева, а лицо Императрицы оказалось в тени, и за её мимикой было трудно следить. Но это не смутило канцлера, и он уверенно продолжил:

– Согласно совершенно достоверных сведений полиции подвержены пороку издатель газеты «Гражданин» князь Мещерский, который состоит камергером Высочайшего двора, и является моим свойственником… а также мой ближайший сотрудник гофмейстер граф Ламздорф…

– Что Вы предлагаете, Николай Павлович?

– Я, Государыня, приказал генералу Баранову арестовать всех известных содомитов, которые состоят в более скромных чинах, – безжалостно чеканил канцлер. – Арестовать и добыть от них показания, изобличающие Мещерского, Ламздорфа и полковника пограничной стражи Чеховича. Я буду просить Ваше Величество лишить чинов всех этих господ и разрешить предать их суду. Только такими жёсткими мерами можно добиться того, чтобы все эти пересуды и сплетни не коснулись Императорской Фамилии!

Императрица задумалась всего лишь на мгновение. Горделиво и величественно вскинув голову, она безжалостно отчеканила: