Гессенская волчица - [117]

– Я, Ваше Сиятельство, всегда честно служил Отечеству, и ежели Вам будет угодно, я готов подать прошение об отставке! – голос генерала звучал звонко и молодо, но это не могло скрыть обиду, которая буквально клокотала в горле. – Я лишь исполнил свой долг, сообщив Вам о порочных наклонностях графа Ламздорфа!

– Будет Вам рвать душу, Николай Михайлович, – осадил его Игнатьев. – Моё недовольство связано с тем, что Вы абсолютно зря не включили в доклад графа Ламздорфа. Я ведь имел на него виды, хотел было продвинуть в товарищи министра, а в будущем – и в министры. И если у Вас есть сведения, порочащие Ламздорфа, то Ваша первейшая обязанность – поставить меня в известность, ничего не пряча и не скрывая!

– Виноват-с, Ваше Высокопревосходительство! – вытянулся в струнку Баранов. – Виноват-с и готов нести наказание за упущения по службе! Я от службы никогда не бегал и ответственности тоже не избегал, как Вашему Сиятельству должно быть известно!

– Да сядьте уже, – махнул рукой канцлер. – Что же Вы, право слово, как юный мичман, тянетесь передо мною… Не на плац-параде, слава Богу… Мы с Вами облечены Высочайшим доверием и обязаны честно выполнять свой долг! Давайте уж думать, что нам делать дальше со всей этой порочной сворой.

– Ваше Сиятельство, отдайте приказ и в двадцать четыре часа вся эта мерзость будет либо в тюрьме, либо выслана в Сибирь. Но, если давать делу официальный ход и начинать дознание, то боюсь, что в суде доказывать вину будет абсолютно нечем. К примеру, полиции достоверно известно, что молодых людей князю Мещерскому сводничает полковник Чехович.²⁵¹ Но какой суд вынесет приговор Мещерскому или Чеховичу?

Канцлер хитро улыбнулся и ответил:

– Мне, Николай Михайлович, рассказывали, как Вы в Нижнем Новгороде производили дознание по поводу кражи семи тысяч рублей…

– Был такой грех, Ваше Сиятельство, – честно признался Баранов. – Приехал в Нижний один французик, всю ночь кутил с певичками, а поутру кинулся искать бумажник. А в бумажнике том было семь тысяч рублей… Он с жалобой ко мне. Я приказал хозяйке хора вернуть деньги, а та – в отказ. Вызвал я весь хор с хозяйкой во главе, построил в ряд и приказал сначала драть розгами хозяйку, а потом и певичек, через одну. Два городовых хозяйку отодрали – молчат. Первую певичку отодрали – молчат-с! Повалили третью. А она сразу в крик, за что ж меня, говорит, это, мол, хозяйка с Машкой деньги украли. Бумажник вернули, хозяйку вновь вместе с Машкой выдрали, да французику, чтоб знал, с кем пить, дали двадцать пять горячих…

– Вот видите, Николай Михайлович, знаете Вы хорошие способы, знаете. Хочу заметить, что способы эти весьма действенные… Так что мешает сейчас их использовать?

В глазах генерала заиграли чёртики. Баранов нехорошо усмехнулся и спросил:

– Не прикажете же мне сечь розгами гофмейстера Высочайшего двора графа Ламздорфа либо камергера князя Мещерского, Ваше Сиятельство?

– Я про этих субчиков пока не говорю, хотя с превеликим удовольствием подверг бы их такой экзекуции. Всё, что я могу сделать – это ходатайствовать перед Государыней о лишении их придворных чинов. Ламздорф уже сегодня будет мною отставлен от службы, а зловредную газетёнку «Гражданин», которую издаёт Мещерский, полиции придётся прикрыть. Прикрыть своей властью, в административном порядке.

– Будет сделано, Ваше Сиятельство! С превеликим удовольствием, а то невозможно читать написанные там глупости. Князь на полном серьёзе предлагает разрушить железные дороги и заводы, которые, якобы, уничтожают русское крестьянство… А ведь сам не носит лапти и домотканые порты.

Канцлер ещё раз пролистал доклад и добавил:

– Вы правы, Мещерский или Ламздорф пока что недосягаемы для правосудия… Но полиция ведь может поработать с иными фигурантами, которые числятся в Вашем списке. Там же есть рыбёшка помельче, чиновники средней руки. Вот, к примеру, Бурдуков²⁵² и Гусев.²⁵³ Возьмите их, да заприте в холодную, чтобы испугались по полной. И я уверен, что тот же Бурдуков многое поведает про князя Мещерского. И не бойтесь переборщить с розгами, главное – получить результат! Моё благословение Вы имеете!

  Канцлер чеканил слова, как будто забивал гвозди в осиновую доску. Заметив в глазах Баранова немой вопрос, он предварил его решительно и бесповоротно:

– Я знаю, Николай Михайлович, о чём хотите спросить… Про всех этих родственников, которые будут обивать пороги. А плевать, заслуги отцов не могут оправдать порочные наклонности детей. Сегодня у нас десятое апреля, и я жду через десять дней Вашего доклада! Пройдитесь по петербургским содомитам мелкой гребёнкой! И добудьте мне свидетельства виновности в отношение Мещерского и Ламздорфа, чтобы мы могли отправить их в Сибирь! Надеюсь, что уже сегодня самые одиозные личности будут ночевать не на тёплой перине, а на грязном тюфяке в «Крестах»… Зная наше светское общество, я просто уверен, что вести об этом разнесутся по Петербургу мгновенно!

* * *

Отправив восвояси генерала Баранова, канцлер поспешил на вечерний доклад к Императрице. В кабинете Александры Фёдоровны он застал Великую Княгиню Елизавету, которая что-то рассказывала вполголоса, сидя в кресле у окна.