Гессенская волчица - [114]

– По какому праву, граф, Вы подвергаете меня столь унизительному допросу? Вы забываетесь, граф, разговаривая с членом Императорского Дома!

– По праву, данному мне моей должностью, Ваше Высочество, и по Высочайшему повелению! Я вынужден повторить вопрос, Ваше Императорское Высочество, Вами ли написано данное сочинение?

Николай Михайлович вскочил со стула и повернулся в сторону Императрицы:

– Что здесь происходит? Почему меня допрашивают, как какого-то злоумышленника? Я отказываюсь участвовать в этом судилище!

Великий Князь сорвался на крик, но Императрица не поддалась его яростному напору. Она выдержала паузу, после чего негромко произнесла, пристально глядя на Николая Михайловича:

– Вы забываетесь, Ваше Высочество, пытаясь ставить мне свои условия. Я приказываю дать ответ, Вами ли написано это мерзкое сочинение, и кто его автор. У меня есть верные сведения, что Ваше Высочество распространяет в Яхт-клубе клевету на Великого Князя Сергея Александровича, обвиняя его в содомии. А в этом мерзком сочинении содержится прямое оскорбление Сергея Александровича. Потому я повторю вопрос…

Голос Александры Фёдоровны звучал сухо и официально, не допуская никакой родственности. Всем своим видом она показывала, что сегодня она не «Аликс», а «Её Величество».

Михаил Николаевич, который уже прочитал сочинение сына, не смог сдержаться. Надвое расчёсанная седая борода фельдмаршала затряслась от возмущения.

– Как ты мог написать такую мерзость? Ведь это твой почерк, без всякого сомнения! – голос фельдмаршала гремел с такой силой, что Императрице хотелось закрыть уши.

Николай Михайлович молча опустил голову, уткнув глаза в столешницу. Повисла тягостная тишина. Но фельдмаршал не успокаивался.

– Мальчишка! Ты опозорил нашу семью! – гремел голос Михаила Николаевича. – Ты забыл, как тебя перевели из кавалергардов?

В своё время эта история получила широкую огласку. Будучи офицером Кавалергардского полка Николай Михайлович не мог удержаться от разного рода интриг частного характера, вследствие чего офицеры полка отказались подавать ему руку. Любого иного офицера в такой ситуации несомненно удалили бы со службы, но Великого Князя просто «сослали» на Кавказ, дав в командование гренадерский полк.

– Что же Вы молчите? – вкрадчиво спросила Александра Фёдоровна. – Ваше Высочество не желает отвечать за свои деяния?

– Я не буду отвечать на вопросы, пока я не узнаю, каким образом эта бумага оказалась в папке министра внутренних дел!

Прекрасное лицо Императрицы побледнело, губы сжались в одну тонкую линию, мелкая дрожь волной пробежала по щеке, выдавая сильное волнение. Немного успокоившись, она произнесла:

– Кто боится меня, не глядит мне в глаза, а все, кто замышляет недоброе – не любят меня… Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные престолу, любят меня. Ваше Высочество прячет глаза и не желает отвечать. Это заставляет меня предположить, что Вы являетесь автором этой мерзости. Не вынуждайте меня поместить Вас под арест.

– Я не помню точно, где я переписал это стихотворение, – поникшим голосом ответил Николай Михайлович. – Кто-то подсунул мне его в Яхт-клубе… Я тогда слишком много выпил вина… Не могу же я помнить каждую мелочь!

Лицо Великого Князя побагровело, на лбу появились капельки пота. Куда девался тот надменно-ироничный барин, который мог себе позволить принимать офицеров в нижнем белье – буквально в ночной рубахе и кальсонах – и с толстой кручёной папиросой в руках?

Сергей Александрович молча сидел в стороне, не вмешиваясь в разговор. Ему было стыдно и больно, что приходится заниматься подобным дознанием. Но простить двоюродному брату допущенную мерзость он не мог. Обида рвала его душу острыми когтями.

Воцарившуюся в библиотеке тишину нарушил вошедший флигель-адъютант, который что-то сказал Императрице на ухо. Она вышла и вернулась примерно через двадцать минут, держа в руке толстую тетрадь в чёрной кожаной обложке. Было заметно, что прекрасные синие глаза горят яростью. Заняв своё кресло, Александра Фёдоровна открыла тетрадь на странице, отмеченной закладкой.

– Я желаю, – негромко сказала она, – чтобы все услышали, что же Великий Князь Николай Михайлович излагает в своём дневнике. Какими словами он отзывается не только о своих родственниках, но и об особе русской Императрицы.

Николай Михайлович встрепенулся:

– Откуда у Вас мой дневник, Ваше Величество? Это ведь непозволительно!

– Из дворца, Ваше Высочество… Из дворца, где полиция произвела обыск в Ваших покоях. Генерал Ширинкин доставил мне его и я уже заметила много интересного… Вы заявили, что переписали мерзкое стихотворение в Яхт-клубе… Но, я вижу, что в Вашем дневнике оно записано ещё в декабре прошлого года, когда Вы были в Тифлисе. Вы солгали, Ваше Высочество, солгали мне, Вашей царице. И теперь нет никаких сомнений в том, что авторство этого богомерзкого сочинения принадлежит именно Вам!

– Какой позор, – выдавил из себя Михаил Николаевич. – Какой позор для нашей семьи…

– Я позволю себе зачитать, что написал Николай Михайлович в своём дневнике на второй день после рождения Цесаревны, – продолжила Императрица. – «Ну и дела. Только что получил сообщение, что Александра Феодоровна разрешилась дочерью. Что же теперь будет? Захватит престол, который ей не принадлежит? Она торжествует, но надолго ли эта гессенская стерва удержит власть?!»