Германия на заре фашизма - [198]

Спокойствие и леность летних дней были прерваны лишь однажды. 27 августа, в годовщину сражения при Танненберге, маршал посетил церемонию у мемориала Танненберга, где получил два существенных подарка. Один из них некогда был частью фамильного имения Гинденбургов, другой – Пройсенвальд. Точно так же Бисмарк в 1871 году, в признание его величайших достижений, получил в подарок Заксенвальд. Вначале Гинденбург отнёсся к дарам без должного восторга и в своей ответной речи не отдал, как это уже стало привычным, дань новому духу и свершениям гитлеровского режима. Казалось, таким образом он хотел подчеркнуть, что его поддержку нельзя купить. Вспомнив о тех, кто сложил голову при Танненберге, он выразил своё «уважение, преданность и благодарность моему императору, королю и господину, чьё доверие и руководство когда-то привели меня сюда». Завершил свою речь маршал старым боевым солдатским кличем, некогда звучавшим на этом поле: «Германия, ура, ура, ура!»[74]

В связи с ухудшением состояния здоровья Гинденбург тем летом оставался в Нойдеке дольше, чем обычно. Вернувшись в середине октября в Берлин, он снова на короткое время появился на политической арене. Франция, встревоженная быстрым возрождением Германии, захотела отложить выполнение достигнутого накануне, в декабре, соглашения о военном равенстве Германии в вооружении. Гитлер, давно стремившийся прервать переговоры, решил выйти из Лиги Наций и Женевской конференции по разоружению. Для таких серьёзных шагов он счёл желательным привлечь авторитет президента. Канцлер также пожелал распустить рейхстаг и устроить плебисцит по двум инициативам, чтобы продемонстрировать, что его политика пользуется поддержкой нации. А для роспуска рейхстага ему была необходима подпись Гинденбурга на декрете. Взяв с собой Папена и Нейрата, Гитлер объяснил свои планы президенту. По словам Мейснера, Гинденбург усомнился в разумности решения о выходе из Лиги. Гитлер ответил, что это необходимо для утверждения полного равенства Германии. Более того, согласно Уставу Лиги, выход войдёт в силу только по истечении двух лет, поэтому у других стран будет достаточно времени, чтобы пересмотреть свои позиции и, пойдя на соответствующие уступки, позволить Германии остаться в Лиге. Папен и Нейрат выразили своё одобрение, и Гинденбург дал согласие. Когда был собран кабинет, чтобы объявить о принятом решении, Гитлер имел возможность сообщить, что президент рейха с ним полностью согласен.

Гитлеру даже удалось заручиться помощью Гинденбурга в кампании по проведению плебисцита. Накануне плебисцита и выборов в рейхстаг, 11 ноября, президент обратился к нации по радио. Поставив себе в заслугу все принятые решения, он, в частности, сказал:

«Я и правительство рейха, объединившись в желании вывести Германию из беспорядков и бессилия послевоенных лет, призываем немецкий народ решить для себя и объявить миру, хочет ли он одобрить и присоединиться к принятой нами политической линии. <…> Благодаря смелому, упорному и целеустремлённому лидерству канцлера Гитлера и его помощников, назначенных мною 30 января, Германия снова обрела себя и набрала силу, чтобы идти по пути, который подсказали ей национальная гордость и её будущее».

Вся речь продолжалась в том же ключе. Президент заверял и Германию, и весь остальной мир, что выход из Лиги Наций вовсе не имеет целью помешать достижению мира и разоружения. Он должен показать, что истинное понимание может быть достигнуто только на основе полного равенства. Речь завершалась призывом к «соотечественникам» (это было излюбленное обращение нацистов, которое президент никогда раньше не использовал) показать завтра «вашу национальную гордость и ваше одобрение правительства рейха. Выступите вместе со мной и канцлером за принцип равенства и за мир с честью и покажите миру, что мы восстановили единую Германию и с Божьей помощью сохраним её». Когда плебисцит показал, что 95,1% населения одобряют политику правительства, а на выборах в рейхстаг 92,2% голосов было подано за нацистскую партию (единственную, участвовавшую в выборах), Гинденбург, согласно официальному коммюнике, «передал свою глубочайшую благодарность канцлеру, который сумел достичь политического единства немецкого народа». Он также выразил надежду, что на этой основе будет продолжена работа – и внутри страны, и на международной арене – на благо отечества и немецкого народа. Всё это говорилось не только для публики. Совершенно очевидно, что именно такими были истинные чувства маршала. Все, кому довелось в это время видеть президента и канцлера вместе, отмечали, что Гинденбург относился к Гитлеру с особой благосклонностью.

Даже довольно серьёзные контрудары не могли повлиять на эти отношения. В конце 1933 года Хаммерштейн, оставшийся в почти полной изоляции и испортивший отношения с Гинденбургом и Бломбергом, подал в отставку. Гитлер и Бломберг пожелали видеть его преемником генерал-майора Вальтера фон Райхенау – главного помощника Бломберга и преданного национал-социалиста. Гинденбург считал, что Райхенау слишком молод для такого поста, он также не доверял этому человеку из-за его политических пристрастий, которые могли заставить его втянуть рейхсвер в политические игры. Одновременно ему не понравилось вторжение Гитлера в область, которую он по праву считал своей. Маршал пришёл в ярость, когда Бломберг попытался заставить его согласиться на это назначение, угрожая отставкой. Он посчитал это вопиющим нарушением субординации. Гитлер, не желавший раздражать президента, сдался, и министром рейхсвера стал генерал фон Фрич – прежний кандидат Папена на этот пост.