Генрих IV. Людовик XIII и Ришелье - [24]

— Клянусь святым чревом! Надо думать, они все же любовники.

И Генрих решил в этом удостовериться. Сославшись на какое-то неотложное дело, которое якобы должно было удерживать его вне дома всю ночь и весь следу­ющий день, он уехал в восемь часов вечера и вернулся в полночь.

Король не ошибся. Ко времени его возвращения Габриель и Бельгард были вместе.

Все, что могла сделать Ла Русс, наперсница Габриель, за то время, пока та открывала дверь королю, это упря­тать Бельгарда в соседней комнате, где она спала побли­зости от постели своей хозяйки.

После этого она удалилась, взяв с собой ключ.

Король заявил, что он голоден, и попросил подать ему ужин.

Габриель стала оправдываться, говоря, что она не ждала короля и ничего не приказала приготовить.

— Хорошо, — промолвил король, — мне известно, что в соседней комнате у вас есть варенье. Я поем варенья и хлеба.

Габриель сделала вид, что она ищет ключ, но ключ все никак не находился.

Генрих приказал отыскать Ла Русс. Однако Ла Русс нигде не было.

— Что ж, — произнес король, — как видно, мне при­дется взломать дверь, если я хочу поужинать.

И он принялся изо всех сил колотить в дверь ногой.

Дверь уже начала поддаваться, когда в спальню вошла Ла Русс, интересуясь, зачем королю понадобилось под­нимать весь этот шум.

— Я поднял весь этот шум, — сказал король, — поскольку хочу поесть варенья, которое хранится в вашей комнате.

— Но почему же король, вместо того чтобы взламывать дверь, просто не откроет ее ключом?

— Клянусь святым чревом! — воскликнул король. — Почему?.. Почему?.. Да потому, что у меня нет ключа!

— Да вот же он! — произнесла Ла Русс.

И, успокоив взглядом хозяйку, она протянула ключ королю.

Когда король вошел в соседнюю комнату, она была уже пуста: Бельгард выскочил из окна.

Король вышел из комнаты пристыженный, держа в каждой руке по горшочку варенья.

Габриель разыграла отчаяние. Генрих упал к ее ногам и попросил у нее прощения.

Эта сцена послужила Бомарше прообразом второго акта его «Женитьбы Фигаро».

Позднее, когда Генрих вознамерился жениться на Габриель, г-н де Прален, в ту пору капитан гвардейцев, а затем маршал Франции, желая помешать своему повели­телю совершить глупость, которая лишила бы его уваже­ния со стороны всех его друзей, предложил ему застиг­нуть Бельгарда врасплох в спальне Габриель.

Дело происходило в Фонтенбло.

Король поднялся, оделся, взял шпагу и последовал за г-ном де Праленом. Но в ту минуту, когда тот собирался постучать в дверь, чтобы им открыли, Генрих IV остано­вил его руку.

— О, право же, нет! — воскликнул он. — Это слишком огорчит ее!

И он вернулся к себе.

Каким же добрым королем, а главное, каким достой­ным человеком был этот славный и остроумный беарнец!

Пока происходили все эти события, король вступил в Париж, завершив четырехлетнюю осаду, которую он предпринимал, прерывал и начинал снова.

Всем известны ужасные подробности этой осады, являющей собой еще один пример того, что религиозная рознь намного страшнее розни политической.

Для начала г-н де Немур приказал удалить из Парижа все лишние рты.

При виде этих несчастных изгнанников, истощенных, голодных и молящих о помощи, Генрих проникся жало­стью к ним.

— Дайте им пройти, — приказал он солдатам стороже­вого охранения, которые не пропускали их. — В моем лагере для них найдется еда.

В Париже каждый день умирало от голода около тысячи человек, ибо Генрих захватил все предместья города. Осажденные пытались делать хлеб из истолчен­ных костей мертвецов.

Подобная пища лишь увеличивала смертность.

Генрих пребывал в отчаянии, видя, что, несмотря на такое бедственное положение, Париж не желает сда­ваться.

Господин де Гонди, архиепископ Парижский, был охвачен жалостью к своей пастве. Он явился в лагерь короля, который предстал перед ним в окружении всех своих вельмож и в ответ на жалобы прелата, что невоз­можно пробиться сквозь их ряды, сказал:

— Клянусь святым чревом! Если вы, сударь, увидите их в день сражения, то обнаружите, что они обступают меня тогда куда плотнее!

Итог этих переговоров вновь выявляет особенности ума и сердца Генриха.

Когда г-н де Гонди описал ему голод, царящий в сто­лице, но одновременно и фанатизм, добычей которого она стала, и сказал, что Париж окажется в руках короля лишь после того, как будет убит последний солдат и умрет последний горожанин, Генрих ответил на это так:

— Клянусь святым чревом, сударь, этому не бывать! Как истинная мать из Суда Соломона, я предпочитаю вовсе не иметь Парижа, чем иметь его разорванным на куски.

И в тот же день он отдал приказ доставить от его имени и за его счет телеги с продовольствием в Париж.

Однако фанатизм, как и говорил архиепископ, был так велик, что, несмотря на этот поступок, беспримерный в истории войн, а особенно в истории гражданских войн, Генрих вступил в свою столицу лишь спустя три года.

Да и вступил он туда, действуя хитростью.

Он привлек на свою сторону губернатора Бриссака, большинство городских советников и все, что осталось от Парламента.

Его вступление в город было назначено на 22 марта.

Собрав вокруг себя своих родственников и друзей, купеческий старшина Л’Юилье и трое городских совет­ников, Ланглуа, Нере и Борепер, выгнали испанцев из их караульных помещений и захватили ворота Сен-Дени и Сент-Оноре.