Глава первая
Какую имел Гаргантуас родню
Великаны, ежегодно на разных народных сходбищах видимые, должны казаться карлами в сравнении страшилищ, здесь описываемых, от коих прежде трепетала вселенная. Вообрази, читатель любезный! куда они простирали свои мысли: они, собрав несколько гор вместе, вознамерились свергнуть с небес богов, и без сомнения успели бы в своем предприятии, если бы Юпитер, раздраженный таким дерзновением, не поразил их своими перунами, и не погасил бы в сердцах их безумной страсти, простирающейся к совершенному обладанию неба и земли.
Бриарей, славного Гаргантуаса отец, которого жизнь в сей повести описывается, был весьма добродетельный Великан. Сей несчастный отец не мог иметь удовольствие видеть любезного сына, которого удивительная величина и великодушные поступки могли бы точно ему от радости смерть причинить. Жена же его, Гаргантина, в то время, как чинил он против богов заговор, той же любовною страстью к сыну своему воспламенилась, и Гаргантуас увидел свет спустя три месяца после того, как отец его оного лишился.
За час до рождения непобедимого Гаргантуаса, матери его великанке Гаргантине привиделось во сне нечто, предвозвещающее рождение чрезвычайной величины сына, во чреве ее уже находящегося; воображение ее столь было поражено страшным ударом, что полагала сей ужасный случай, происшедший от разрушения всего света. «Сие подлинно предъявляет мне, — сказала она, — что сын мой, будучи во гневе, станет испускать из уст своих громовые удары». Голос новорожденного младенца был столько поразителен, что его можно было слышать за пятьдесят верст; а чтоб более в том уверить, то надобно сказать, что он оглушал большую часть из тех, с которыми вспыльчиво говаривал. За таким же сновидением последовало другое, и которое не менее прежнего ее удивляло; в таковом же положении примечталось ей разного рода великое множество диких зверей, соединенных вместе для разорвания великого льва: оное мечтание изображало победу, в дремучем лесу сыном ее одержанную над множеством диких зверей, для пожирания его вместе соединенных, кои все, как можно видеть в продолжении сей повести, были на мелкие части им растерзаны.
Глава вторая
О Гаргантуасовом рождении
Гаргантуас все материны мечтания прекратил, ударивши ее ногою в брюхо. Она почувствовала смертельную боль, и тут могла смерть ее постигнуть, если бы не последовало от служащих при ней скорое вспоможение. Оные, находясь по приказанию барыни своей в отдалении, на ужасный ее крик прибежали, и со всевозможным рачением старались ей помочь. Гаргантина без трудности увидела, что время родине приближается; почему повелела привесть славную бабку Бринданашу, которая у всех прочих великанок повивала, и по таким же обстоятельствам была уже и ей довольно известна; между тем, как мучение стало умножаться, то и не уповали о выздоровлении ее; наконец, прекратила она мучения свои рождением столь много ожидаемого младенца. Бабка, войдя на то время в комнату, приняла ребенка и вскричала: «О Боже! какой страшный младенец!». Будучи не в силах его держать, с ним на пол упала. Сие падение столь было страшное, что вывихнула она себе ногу, а бедный младенец, ударившись носом об пол, так сильно стал кричать, что от того в доме все стекла поломались. Бабку один только сыскался великан, могущий ее приподнять; но для бедного младенца, из самых сильнейших четыре великана понадобились.
Для новорожденного младенца принесли весьма хорошо сделанную, в шесть длины и в полторы сажени ширины люльку; оная, оказавшись меньше против надобной меры, сыскали другую, в которую и положили чистенько младенца, не щадя при сем все то, что могло служить к успокоению его. Слух лишь поразнесся, что освободилась счастливо Гаргантина от бремени рождением такого страшного младенца, то великим множеством людей дом наполнился, и всякий величине его дивился. Показанный младенец имел голову величиной в четыре большие сороковые бочки, а бедра в два большие жернова. Он каждого великана ужасал, и вид его не на новородившего, а на сорокалетнего великана походил.
Глава третья
О всеобщей радости, Гаргантуасовым рождением причиненной
Зрители были по большей части поколения тех несчастных великанов, которые громом Юпитеровым в прах обращены; между ими находились столько дерзкие, что, не наглядясь на младенца, говорили: «Конечно, сей ребенок со временем за пролитую нашу родительскую кровь верховному богу отмстит»; к чему дерзновенно присовокупили и то, что если по сие время род человеческий был богам подвержен, то, без сомнения, и они царству Гаргантуасову подвергнутся. Они столь о нем много думали, что гром Юпитеров не приводил их в ужас и, колыбель околдовавши несколько раз, всю благовонными травами окурили, благословивши при том младенца с матерью. При сем случае радость была несказанная; в продолжении сего времени позабыли заботы свои и печаль; стали смеяться, песни петь, в ладоши бить и окружили танцами колыбель. Шум чрезвычайный поднялся в комнате, где ребенок тихим сном наслаждался; он как-то нечаянно пробудился и стал кричать. Торжествующий тут народ, ужаснувшись оному крику, подумал, что ветром дом разнесет; находясь же в таком страхе, все разбежались; к несчастию их, пол обломился и все провалились: иной себе голову расшиб, другой ноги переломал, а были и такие, которые под развалинами пропали; число умерших простиралось до шестидесяти человек; в оных находились те великаны, которые с презрением о богах говорили, почему и не упустили случай приписать оное приключившееся несчастие к дерзновению, с которым они пред сим о богах рассуждали.