Повесть славного Гаргантуаса, страшнейшего великана из всех до ныне находившихся в свете - [4]

; сей бедняк, не слыша на своем веку никогда такого журчания, принужден был уши свои заткнуть, дабы тем от подобной музыки освободиться. Но сие предосторожностью никак ему не послужило, и ушные у него перепонки, при окончании последних трех нот, от ужасного звуку лопнули: при таком пении всякому казалось слышать Юпитера, на небесах гремящего. Сей учитель, к совершенному несчастью своему, почувствовал страшную в ушах перемену; он не преминул дать об том знать своему ученику, и сказал ему: «Государь мой, как я даже и своих речей не слышу, то желаю знать, подлинно ли я глух; итак, извольте с начала данный мною вам урок запеть». Гаргантуас, избегая повторения учительской просьбы, принялся вдруг так сильно музыкальную азбуку петь, что поблизости стоящие дома от такого громогласия все затряслись. «Изволили вы слышать, — спросил Гаргантуас учителя своего, — и правильно ли я пел?» Учитель, не внимая ни одного слова из Гаргантуасовых речей, стал еще неотступно просить его о прежнем же. Гаргантуас на такой неожидаемый вопрос ответствовал: «Советую тебе, друг любезный, как глухота никак не согласуется с музыкой, не иметь более мне подобных учеников»; но, увидя, что ни одно слово до него не доходит, дал ему для излечения сей болезни несколько денег и потом, оборотившись к нему спиною, положился более ни чему не учиться и препроводить в забавах и веселиях жизнь свою.

Глава седьмая О издержках Гаргантуасова стола, и о числе поваров и других служащих при нем официантов

Гаргантуас осмьнадцати месяцев перестал кашицу есть и принялся за мясо; он, по третьему году сидя в обеде за столом, так жадно ел, что перед ним исчезало по четыре быка, по пятидесяти баранов, по триста пар куропаток; а дошедши до осмьнадцати лет, так удвоил означенный прием, что уже понадобилось ему за последним столом пятьдесят быков, четыреста баранов, две тысячи ягнят, четыре тысячи каплунов и три тысячи куропаток; сверх же того, для утоления жажды исходило по шестидесяти оксовтов французского вина, по двадцати полубочек сладкой анисовой водки и по двенадцати бутылок ратафии; при десерте подавалось ему три тысячи тарелок, наполненных тамошними фруктами, двенадцать тысяч тарелок наилучших сахарных сухарей, и осмьнадцать тысяч горшков варения и сухих конфет. Все оное в обыкновенные дни подавали, но о праздниках втрое более того на столе ставили. Он же в такие дни пил ренского вина до двух тысяч пятисот оксовтов. Гаргантуас за завтраком ел одну только солонину и окороки, чего для и приставили шесть человек, которые ничем более не занимались, как кидать ему в рот лопатками горчицу. Он до перцу великий был охотник, и в похлебку свою оного до четырех пуд клал. В рюмку же Гаргантуасовую по двенадцати полубочек входило, и лишь ее только наполнят, то без всякого принуждения опоражнивал. Гаргантуас по четыре раза в день кушал, и во всякий раз с великим голодом за стол садился. В некоторый день спросил он, нет ли чего испить; ему и отвечал слуга: «Если прикажете, так пирожков велю принесть». «Очень хорошо, — сказал на это Гаргантуас, — прикажи подать мне несколько тысяч, я желаю знать, что будут ли они вкусом так хороши, как те, которые на сих днях я ел». Он не успел речь окончить, что вдруг принесли наполненные пирожками блюда; они ему так вкусны показались, что, схватя своею ложкою до тридцати тысяч, так легко в рот всунул, как булочники хлебы в печь сажают. Упрятавши ж в пещерах своего брюха до четырехсот тысяч таковых, испить попросил; слуги по сему приказанию принялись за бочонки, и двенадцатибочечную его рюмку наполнили; Гаргантуас, ухвативши ж ее правою рукою, поднес ко рту и разом в своем желудке потопил такое множество пирожков, которые единственно служили ему к умножению аппетита.

Как не стало более в кухне пирожков, то об оном и донесли Гаргантуасу; он, рассердись на сей донос, закричал: «Так принесите скорее чего-нибудь другого, а между тем подайте испить». Шесть больших лакеев принялись рюмку наполнять, а другие шесть, сошедши в кухню, с превеликими возвратились блюдами, и все отменным кушаньем наполненные; двадцать же других слуг шести первым последовали, и все с блюдами в руках к Гаргантуасу явились; они целый час продолжали оным заниматься. Гаргантуас, по окончании такого потчевания, весьма удивился, как сказали ему, что более в поварной нет никаких припасов. Сей неожидаемый донос едва не рассердил его, но, призвавши своего дворецкого, дал приказание, чтоб вперед было всегда в готовности для стола в съестном чулане около шестидесяти быков жареных и до трехсот телят и баранов, и к сему примолвил он: «Меня лишь только стало на еду позывать, то чрез ваше небрежение принужден с голоду мучиться; прошу, — продолжал Гаргантуас, — быть вперед старательнее в отправлении своей должности», и по окончании премудрого сего наставления пошел до обеда в сад прогуливаться; он не успел двух раз вокруг оного обойти, как слуги прибежали к нему с уведомлением, что стол готов. Гаргантуас, ожидая с великим нетерпением такое уведомление, вошел без замедления в столовую, в которой было довольно съестного припасу, чтоб насытить в течении четырех дней десятитысячное войско: он со стремлением на кушание кинулся и, хотя уже довольно позавтракал, но, несмотря на то, съел пятьдесят быков и четыреста баранов с таким проворством, как будто дни два не ел.