Гении сыска. Этюд в биографических тонах - [17]

Итак, однажды к земледельцу Евфилету пришла некая старуха и рассказала, что его жена обзавелась сердечным дружком, неким Эратосфеном из дема[31] Эи.

Этот самый Эратосфен, по словам старухи, был известен как профессиональный соблазнитель. Евфилет позже узнал, что хозяйка старухи тоже оказалась жертвой сластолюбца и, чтобы отомстить, подослала старую служанку раскрыть глаза обманутому мужу. Евфилет немедленно вспомнил о некоторых подмеченных им подозрительных деталях в поведении жены — неожиданных отлучках, чрезмерном увлечении притираниями для кожи лица и краской для век и ресниц (сам он частенько работал в поле, возвращаясь очень поздно, а то и оставаясь ночевать вне дома).

Евфилет пригрозил служанке своей жены, что сошлёт её в деревню на мельницу (самая тяжёлая из всех сельскохозяйственных работ того времени), если та не расскажет ему чистосердечно об измене хозяйки. И несчастная рабыня рассказала хозяину, что, действительно, к той регулярно в отсутствие мужа наведывается молодой знатный господин по имени Эратосфен. Обманутый муж принял решение захватить распутника на месте преступления.

Каким образом? Вот что об этом рассказал на суде сам Евфилет:

«Когда служанка кончила [свой рассказ — Д.К.], я сказал: «…Смотри, чтоб ни одна душа не узнала об этом. <…> Я хочу, чтобы ты доказала мне это на месте преступления. Слов не надо, но раз дело обстоит именно так, нужно, чтобы преступление было очевидным»[32].

Как видим, Евфилет был человеком основательным и серьёзным, как и подобает греческому земледельцу. И за это дело он взялся с той же основательностью, с какой обрабатывал своё поле. При этом, как всякий человек, занимавшийся тяжёлым физическим трудом, он отличался терпением и выдержкой. Узнав в нужный момент от служанки, что любовники в очередной раз встретились, он не бросился тотчас в спальню с криком: «Умрите, прелюбодеи!» Вовсе нет:

«Я велел служанке следить за дверью, <…> молча спустился вниз и вышел из дома. Я заходил к одному, к другому: одних не застал дома, других, как оказалось, не было в городе. <…> Взяв с собой сколько можно было больше при таких обстоятельствах людей, я пошёл…»[33]

Словом, во главе целой толпы знакомых, обманутый, охваченный праведным гневом муж ворвался в спальню собственной жены, где неверная нежилась в объятьях сластолюбца Эратосфена. Можно представить себе ужас любовника, которого застали in flagranti delicto[34]. Он бросился к выходу (непонятно, на что рассчитывая), но был сбит с ног сильным ударом, нанесённым ему хозяином дома.

Евфилет тут же ловко скрутил Эратосфена, после чего тот вину свою немедленно признал (а куда денешься — при такой-то толпе свидетелей?) и только умолял не убивать его, а взять деньги. Но Евфилет был горд и неумолим: «Не я убью тебя, но закон нашего государства; нарушая закон, ты поставил его ниже твоих удовольствий…» После чего, в присутствии всё тех же свидетелей, выполнил то, что считал торжеством закона, — убил распутника.

Излагая всё это в суде, Евфилет сопроводил рассказ о самом убийстве множеством красочных деталей, касавшихся как поведения презренного Эратосфена, так и ветреной своей половины. Правда, нигде не сказал о наказании, которому была подвергнута неверная мать его детей (по закону он мог делать всё, что захочет, — и казнить, и миловать, суду не было до этого никакого дела). Затем ответчик потребовал зачитать закон, что и было исполнено, после чего вызвал одного за другим свидетелей происшествия. Свидетели подтвердили сказанное. В результате убийца был оправдан. Во всяком случае, таково мнение современных историков. Можно сказать, что Лисий блестяще справился с заказом — об этой речи уже его современники (например, Дионисий Галикарнасский) говорили как о блестящем образце судебной риторики, подчёркивая чистоту аттической речи. Нынешнему читателю перевода это оценить трудно. А вот отметить тот факт, что Лисий прекрасно улавливал различие в психологии представителей разных общественных слоёв и в данном случае блестяще вжился в роль не очень образованного, простоватого крестьянина, можно и в переводе. Не случайно нынешние историки (в частности, уже упоминавшийся академик С.И. Соболевский) отмечают, что речь для Евфилета была написана Лисием «с особой любовью».

Меня же, признаться, заинтересовали некоторые странности, связанные как с этим делом, так и с личностью истинного героя событий — Лисия. Чтобы попробовать их понять и развеять туман вокруг этого уголовного дела, познакомимся вкратце с биографией автора защитительной речи.

Лисий и его старший брат Полемарх родились в Афинах в семье Кефала, богатого торговца из Сиракуз, переселившегося в Афины по приглашению Перикла.

Однако впоследствии, в совсем ещё юном возрасте он и его брат перебрались в южноитальянскую колонию Фурии. В 412 году до н. э. они вернулись в Афины.

Время было весьма неспокойным — шла Пелопоннесская война между Афинами и Спартой. Она закончилась поражением Афин и воцарением проспартанской олигархии, известной под названием «Тирания Тридцати» (или просто «Тридцать тиранов»). Для братьев наступила весьма тяжёлая пора. Они представляли собой удобные мишени для преследований со стороны власти: убеждённые сторонники поверженной демократии, очень богатые и при этом — не полноправные граждане, «метеки», как их называли в Афинах. Неудивительно, что Лисий и Полемарх в числе десяти богатых метеков были объявлены вне закона. Лисию удалось бежать; Полемарх же был арестован и казнён, а всё имущество братьев тираны конфисковали.