Генеральная проверка - [63]

«…Дежурный офицер, — рассказывает Коларов, — разрешил мне и Георгию Димитрову обсуждать у меня в камере партийные вопросы в течение получаса».

На следующий день Коларов направил градоначальнику требование о своем освобождении, мотивируя его тем, что с момента, задержания прошло уже десять дней (будучи юристом, он отлично знал законы). Но градоначальник, не желая ничего слышать о законах, отказался удовлетворить его требование. Коларов продолжал протестовать, ссылаясь на различные параграфы законов и конституции, и в конце концов при содействии адвоката-коммуниста Касабова его дело было передано прокурору.

«Градоначальник, прижатый к стене, был вынужден передать мое дело прокурору, и тот, не усмотрев никаких оснований для моего задержания, в тот же день распорядился меня освободить».

Оказавшись на свободе, в ожидании разрешения поехать в Софию с правом заезда в родной город Шумен Коларов вторично встретился с Димитровым на маленькой даче «Незабудка», расположенной в винограднике на берегу моря.

Несмотря на полученную Коларовым свободу, все же пришлось строго соблюдать осторожность. Любе поручили привезти Коларова на извозчике от Желязковых, а Димитров ждал его на даче.

Это произошло восьмого июля, в воскресенье. Стоял прекрасный летний день. В Приморском парке играла музыка, толпы гуляющих стекались к городскому пляжу, чтобы посмотреть, как будут выбирать «мисс Пляж». Элегантные красавицы в купальниках дефилировали перед разинувшими рты зеваками.

Когда выехали на ведущее в Евксиноград шоссе, Коларов огляделся и сказал с горечью:

— Меня удивляет эта идиллия, Люба, особенно после всего, что произошло в стране!

— Да, — ответила она по-немецки, указывая на спину возницы. — Будь осторожен!

— Понимаю, — продолжал Коларов тоже по-немецки. — Так вот, кое-что меня удивляет!

— Ты сам видел вчера в тюрьме, как они осторожны.

— Я бы не сказал этого о дежурном офицере. Если и другие похожи на него, то ничего не стоило бы справиться с ними.

— Их агентура активизируется. Мы почувствовали это в Софии. За нами следили даже в поезде.

— Нет сомнения в том, — сказал Коларов, — что они приходят в себя. Именно поэтому нам нельзя терять ни дня. Я надеюсь, что Георгий меня поймет.

— Обстановка очень сложная, бай Васил, — заговорила по-болгарски Люба, — да и забот у нас много. Как у тебя дела с уроками музыки?

— Хорошо.

— Мне очень хотелось повидать Веру. Она была учительницей у Элеоноры, бывшей царицы.

— Да. Позавчера княгини были у них в гостях.

— Значит, не забывают ее. Это очень мило с их стороны.

— Воспитанные девушки, — сказал он громко, чтобы слышал возница. — Интересуются музыкой и живописью.

— А ты сам еще рисуешь?

— Да.

— А меня в последнее время увлекла математика. С большим удовольствием решаю на досуге математические задачи. Прежде я с математикой была не в ладу, — улыбнулась Люба. — Считала, что лучше спрягать латинские глаголы, чем решать задачи…

— А вот и море, господа! — крикнул возница. — Ничего красивее и быть не может! Как зеркало!

Он взмахнул кнутом, щелкнул им в воздухе, не касаясь спин коней, и фаэтон покатился по проселочной дороге, уходящей от шоссе в сторону.

13

Внизу показалась утопающая в зелени кокетливая дача «Незабудка». На террасе их ждали Димитров и Желязков. Из дверей кухни вышла Вера, бывшая учительница Элеоноры. От берега к коляске уже бежали по аллее дети, чтобы встретить гостей.

Размахивая панамой, Коларов улыбался и издали приветствовал детей. Люба, уже бывавшая на даче раньше, показала вознице, где остановиться.

Старые друзья, Димитров и Коларов, обнялись и потом долго трясли друг другу руки. Их встреча, проходившая в тюрьме при «клубе унтер-офицеров» под наблюдением офицера-полицейского, не шла в счет. Те полчаса, которые им отвели на беседу, они держались очень напряженно, вынуждены были следить за каждым своим словом, стараться не затрагивать важных вопросов. Сейчас обстановка была иной.

Все прошли на террасу и сели в плетеные кресла. Над головами простер свою широкую крону канадский тополь. Тихо шелестели листья. Веяло прохладой. С моря дул легкий ветерок. Спокойную морскую гладь заливало солнце. По желтому песку пляжа бегали голые ребятишки, плескались в воде, весело кричали что-то, глядя в сторону террасы. Женщины спустились к детям. В тени террасы остались только Коларов и Димитров. Желязков занялся приготовлением обеда.

— Я бы хотел, чтобы заседание Совета отложили до моего приезда в Софию, — начал Коларов.

— Я сообщу о твоем желании, — сказал Димитров, — но дело не в этом. Ты сам понимаешь, что есть еще много вещей, которые тянут нас назад, висят у нас камнем на шее.

— Старые резолюции, хочешь сказать?

— В определенном смысле — да. И старые резолюции, и старые привычки, и старые антипатии. Всего этого набралось больше, чем надо.

— Я прочел доклад Луканова. Не понимаю: две самые крупные партии в стране вцепились друг другу в волосы. Из-за чего?

— Мы все обсуждали, уточняли, взвешивали…

— В Коминтерне мне пришлось краснеть из-за этого доклада. Заседания, рефераты, членские взносы… А когда дело доходит до самого главного — провозглашается нейтралитет! Партия складывает оружие!