Генеральная проверка - [60]

Оба они были выходцами из тех низов, борьбе за счастье которых посвятили свою жизнь. Круглая сирота с раннего детства, выросшая в нищете, Люба не видела для себя в жизни другой надежды, другой веры, кроме надежды и веры в коммунизм. Еще в Вене, куда она поехала учиться, она сблизилась с марксистами, которые открыли ей глаза на мир. Приехав в Болгарию, она окончательно убедилась, что ее место в рядах рабочего класса, в рядах профсоюзного социалистического движения. В это время она писала стихи, редактировала газету швейников, ходила на собрания и митинги, на рабочие, вечеринки и пикники. Встретив Димитрова, она навсегда связала с ним свою жизнь. Она стремилась дать ему радость, поддержать его в трудные минуты, создать для него уют и приятную, теплую обстановку в их маленьком домике на Ополченской улице в бедном Ючбунаре. Здесь, в сущности, и началась для них обоих настоящая, сознательная жизнь, полностью отданная борьбе.

Длинная цепь удач и неудач протянулась через долгие годы. В 1902 году Димитров стал членом социал-демократической рабочей партии. В 1903-м активно участвовал в борьбе против «широких» социалистов. Тогда же Димитров навсегда встал на сторону Димитра Благоева и Георгия Киркова и сделался их самым близким последователем и учеником. В 1906 году они с Любой поженились. В том же году он лично руководил организованной им же забастовкой шахтеров в Пернике, которая длилась целый месяц. 1909-м году его избрали членом Центрального Комитета партии. В 1912-м бросили в Черна-Джамию (турецкую тюрьму в окрестностях Софии) за полемику с каким-то «широким» социалистом. В 1913 году Димитров был избран депутатом Народного собрания от рабочих Врачанского округа. Затем начались войны — тяжелые, голодные, нищие годы. Но и в эти годы ни на день, ни на час не стихала борьба. Как депутат, он часто выступал в Народном собрании, протестовал против тяжелых условий жизни бедняков, против высоких налогов. Он выезжал на фронт, устраивал нелегальные встречи и собрания, распространял листовки и воззвания против войны. Он был одним из первых, кто принес в окопы весть об Октябрьской революции. В 1918 году Русенский военно-полевой суд приговорил его к тюремному заключению «за подстрекательство к нарушению военных порядков и за оскорбление чести мундира». В софийской тюрьме он просидел до конца войны. Выйдя на свободу, снова бросился в битву, организовывал забастовки и митинги. Его имя уже хорошо знали все — и друзья, и враги. Им восхищались, его приветствовали, боялись и избегали встреч и столкновений с ним. Он руководил забастовками в Софии, Пернике, Сливене, Бургасе, Варне — везде, куда приходилось выезжать… Из уст в уста передавались рассказы о его речах в парламенте, о схватках с жандармами и полицейскими.

Вспоминая, сколько опасных, роковых моментов ему пришлось пережить, он расценивал только что происшедший эпизод как пустяк. Димитров привык расправляться с подобными субъектами, которые путались у него под ногами и попадали порой в анекдотические ситуации… Однажды он заставил шпиков прождать его целых два часа, пока шло собрание, но им так и не удалось арестовать его, потому что на трибуне его заменил другой оратор, внешне очень похожий на него. В другой раз он ускользнул от них, переодевшись в форму офицера… Случалось ему встречаться с ними и лицом к лицу, как в тот раз, когда он возглавлял процессию разгневанных рабочих, хоронивших трех убитых полицией безработных. Жандармы осадили коней перед этим страшным траурным шествием, во главе которого шел Димитров с грозно поднятой, сжатой в кулак рукой… Они подались назад, убрали шашки в ножны и не посмели остановить колонну, идущую со знаменами… Вместе с траурной процессией прошел и он через застывший полицейский кордон, а оркестр играл «Вы жертвою пали в борьбе роковой». И никто не посмел поднять руку на подавленных горем рабочих, в сердцах которых клокотала ярость. Они со знаменами шли за ним. Врагов бесила его дерзость, выводили из себя легенды, которые рассказывались о нем, его статьи и речи, которые печатались в газете «Работнически вестник», брошюры по вопросам профсоюзного движения (одна из них «От поражения к победе» — о знаменитой забастовке железнодорожников, проведенной в 1919 году), его запросы в парламенте относительно дороговизны жизни, высокой квартирной платы, безработицы, плохого качества хлеба, эксплуатации и всех прочих безобразий, творившихся в этом жестоком буржуазном мире. Враги часто писали на него пасквили, клеветнические статьи, доносы. Они пытались шантажировать и провоцировать его. Распространялись всевозможные небылицы о его поездках за границу — в Будапешт, Бухарест, Белград, Вену, Амстердам, Стокгольм, — где он бывал как представитель болгарского рабочего класса на различных международных конгрессах, встречах, дискуссиях. Пользовались любым случаем, чтобы уязвить его, придумывали несуществующие эпизоды из его личной жизни, клеветали, добиваясь того, чтобы он им ответил… Но он презрительно молчал — «Собаки лают, а караван себе идет». Но когда враги затрагивали партию или его партийную честь, он не оставался у них в долгу — тут же выступал со статьей, чтобы пригвоздить врагов к позорному столбу с присущей ему логикой и смелостью, которые всем были хорошо известны. Все это было естественно, закономерно, логично… Борьба вносила в его жизнь напряженность, смысл, словно иначе и быть не могло. Так было всегда… С тех пор, как он впервые увидел свет на полевой меже в радомирском сельце Коваченцы, ему было суждено вечное стремление к справедливому миру. Так было всегда: жажда знаний и отсутствие возможности закончить образование, первые шаги в профессии типографского рабочего, стихи Ботева, «Что делать?» Чернышевского, «Капитал» Маркса… И немецкий язык, который он ежедневно учил с помощью Любы, и долгие беседы с Дедом