Генеральная проверка - [59]

— Что значит «печать свободна»? — спросила Люба по-немецки.

— Не знаю, — пожал плечами Димитров, — может, спросить об этом господина? Наверное, ему известно, что значат слова «печать свободна» и почему так много белых мест в газете?

Шпик настороженно взглянул на Димитрова и отступил на шаг.

— Мы австрийцы, едем в Варну, — сказал Димитров по-немецки, обращаясь к нему. — Не могли бы вы дать нам кое-какие пояснения относительно вашей прессы?

— Я вас не понимаю, — смущенно пробормотал шпик и попытался отойти подальше, но Димитров крепко взял его за рукав и, наклонившись к уху шпика, тихо произнес на Чистом болгарском языке:

— Послушай, любезный, можешь донести в полицейское управление, что Георгий Димитров возмущен введением в Болгарии цензуры. Можешь сообщить также, что он вместе с женой направляется в Варну и что его жена тоже возмущена цензурой!

— Но откуда вы взяли…

— Знаю и вижу все. Так что мотай отсюда, пока не поздно. И чтобы после остановки в Шумене я тебя в поезде не видел! Понятно?

Шпик смотрел на него испуганно и удивленно.

— Я спрашиваю: понятно? — продолжал Димитров, кладя руку ему на плечо. — И давай по-дружески договоримся. Если в Шумене не выйдешь, в Варне тебе намнут бока. За последствия не отвечаю! Ясно?

— Вы не имеете права выгонять меня из вагона, — испуганно попятился шпик. — Я такой же пассажир, как и другие.

— А где же твой билет? — проговорил Димитров, в упор глядя на него. — Мы все едем с билетами, а ты…

— Но послушайте… — пятился побледневший агент.

Димитров в упор смотрел на него.

— Давай, давай, и чтобы духу твоего здесь не было! В Шумене пересядешь на софийский поезд. Там он встречается с варненским. Надеюсь, ты меня понял?

Несчастный повернулся и трусцой побежал по узкому коридору. Только когда шпик скрылся в другом вагоне, Димитров громко рассмеялся.

— Зачем ты это сделал? Он ведь может привести других шпиков. Не стоило так! — сердилась Люба.

— Не приведет, Люба, — смеялся Димитров. — Не приведет, будь уверена! Я этих храбрецов знаю очень хорошо!

— Надо было отделаться от него хитростью, а не так…

— Наоборот, Люба, с такими, как он, надо действовать именно так, — продолжал смеяться Димитров. — Они донимают только кулачное право.

Димитрову не раз приходилось иметь дело с подобными, людьми. Он знал, что хорошие слова, вежливое обращение, такт не производят на них ни малейшего впечатления. Кожа у них настолько задубела, что они могут почувствовать только укол иглой. Только тогда они отступают и становятся чуточку осторожнее и вежливее или же исчезают с арены борьбы.

— Я готов держать пари, — сказал «Димитров, — что он сойдет в Шумене с поезда. Непременно сойдет! Давай поспорим!

На Шуменском вокзале, куда поезд прибыл через полчаса, все произошло именно так, как и предсказывал Димитров. В толпе на перроне мелькнула физиономия с бакенбардами. С другой стороны перрона стоял прибывший из Варны софийский поезд. Димитров высунулся из окна, помахал рукой шпику и громко крикнул:

— Ты меня хорошо понял, приятель?

Шпик обернулся.

— Этот поезд направляется в Софию! Счастливого пути! И передай привет генералу Русеву!

Человек в клетчатом пиджаке ускорил шаг, стараясь скрыться в толпе, опасливо оглянулся, проверяя, следят ли еще за ним, потом быстро вскочил в последний вагон.

Димитров смеялся, обводя взглядом окна вагонов стоявшего напротив поезда, который через минуту, должен был тронуться. И вдруг, совершенно неожиданно, заметил в одном из окон знакомое лицо. У него сразу же потеплело на сердце. Высунувшись по пояс из окна, ему махал рукой не кто иной, как сам майор, с которым они не виделись с последней сессии парламента.

— Майор! — закричал Димитров. — Где тебя носит, майор?

— Да вот, все скитаемся по белу свету как неприкаянные!

— Что нового в Варне?

— Новости плохие, Георгий! Ну да ничего!

Поезд на Софию отошел и начал набирать скорость, а майор, высунув голову из окна, все продолжал махать рукой, улыбаясь Димитрову.

Через несколько минут тронулся и поезд на Варну. Димитров и Люба стояли у окна, думая о том, что их ждет впереди. Партия возложила на них трудную задачу: как можно скорее встретиться с Коларовым.

— Интересно, куда это он ездил? — спросила Люба.

— Наверное, выполнял какое-нибудь поручение.

— Да, наступило время поручений! — вздохнула она.

Стучали колеса, поезд мчался все быстрее вперед, и черная грива дыма стлалась над равниной.

11

Долгая, нескончаемая борьба сблизила их, научила опираться друг на друга в трудные минуты. Когда они думали о том, сколько бурных и неожиданных событий им пришлось пережить за прошедшие годы, им казалось странным, что они остались целыми и невредимыми.

Она была молодой и красивой, когда приехала из Вены. Писала стихи, страстно выступала на собраниях. Ее светлое одухотворенное лицо привлекало к ней людей.

Он тоже был молод — они оказались ровесниками, оба родились в 1882 году. Неожиданно к ним пришла любовь. Трудно было устоять перед его страстным взором, его ораторским даром, смелостью, которую он проявлял на митингах и демонстрациях. Он, как многие в то время, отпустил бородку, обрамлявшую его продолговатое, смуглое, бледное лицо, ходил с тростью, носил широкополую шляпу, узкие брюки, длинный пиджак с неширокими лацканами, белую манишку и туго накрахмаленные манжеты — по моде тех лет. Она была швеей и понимала толк в хорошо сшитой модной одежде. Ей нравился его изысканный вкус, хотя сам он не обращал на свою внешность особого внимания и одевался с элегантной небрежностью, чем нравился ей еще больше. Но покоряло ее в нем другое — выражение лица и взгляд, который казался ей непостижимым. Сквозившая в его взоре внутренняя неуемность волновала ее, не давала покоя, где бы они с ним ни встречались, где бы она его ни видела.