Генерал - [21]

— Эти кинооператоры, не знаю уж, кого и где снимают! — возмутился однажды Полад. Ни разу не сняли дядю Ази и его танкистов. А чем они хуже тех, кого они сняли в кино? Ведь он уже подполковник, и сколько у него орденов!

Хавер засмеялась, ласково потрепала курчавые волосы подростка.

— Милый ты мой! У нас столько героев! Всех невозможно показать в кино. Показывают тех, кто больше всех отличился. Вот отличится дядя Ази, и покажут его в кино.

— Я тоже думаю, рано или поздно дядю Ази покажут. Ленкоранцы от других не отстанут. Наш город плохих людей на фронт не пошлет.

Однажды утром, придя на работу, Хавер прошла не к себе, как обычно, а прямо в будку киномеханика. Вокруг Полада вертелась группа ребят — готовили к вечернему сеансу киножурналы, доставленные с базы. Но директора ребята побаивались — вдруг турнет.

— Ну, что, Полад, собрал свое войско?

— Мне, Хавер хала, и дня без них не прожить, — Полад подмигнул парню в полосатой рубахе, перематывавшему ленту. — Это наши внештатные работники, Хавер хала, помогают мне, а заодно и сами смотрят кино.

Глядя на Полада и его товарищей, Хавер думала: «Вот и мой сын Тофик скоро станет большим, как они!»

Ребята явно обрадовались тому, что директор не сделала Поладу замечания, насчет посторонних, а это значило, что у них оставалась возможность, помогая Поладу, из кинобудки бесплатно смотреть кино, сеанс за сеансом. И парнишка со шрамом над правой бровью осторожно ткнул в бок товарища: «Не бойся, видишь, не сердится!»

Полад тоже воодушевился.

— Эй, Чапыг, убери эти коробки с лентами из-под ног! Чапыг кинулся выполнять приказ, а потом стал перед Поладом, как солдат, по стойке «смирно», ожидая дальнейших распоряжений.

Хавер поразилась проворности и быстроте этого полного, краснолицего парня, и еще больше — дисциплине в этой ватаге малышей.

— Тебя что, действительно, зовут Чапыг?

— Нет, Хавер хала, имя мое Таваккюль. Чапыгом[3] меня ребята прозвали.

— И тебе нравится это прозвище?

— Не нравится, Хавер хала.

— Я попрошу твоих товарищей, чтобы они не называли тебя Чапыгом. Полад, передай ребятам: кто назовет Таваккюля Чапыгом, тому больше не бывать в кино…

… Только что закончился дождь, который лил два дня подряд. Но облака, неподвижно стоявшие в небе, опять набухли влагой, готовой пролиться на землю. Черная земля садов и огородов, чайных плантаций до предела была напоена водой и раскисла. Тропинки и дороги размыло, на полях образовались озера. Люди очень часто простужались в те дни. Лежал с температурой Ариф. Врач сказал: простуда, выписал лекарство и ушел. Но температура не падала. Вообще, младший сын был слабеньким, часто болел, и Хавер очень боялась, как бы он не схватил воспаление легких. Крепко-накрепко поручила свекрови смотреть за Арифом — чтобы не вспотел, не размотался во сне, сама по нескольку раз на дню прибегала, меняла ребенку белье, кормила и снова бежала на работу.

В довершение всего, уже недели две не было писем от Ази. Она не утерпела, пошла на почту — справиться, может, что-нибудь было. Там еще раз подтвердили, что не задерживают писем, доставляют по мере поступления. По дороге домой, занятая своими мыслями, она успевала отвечать на приветствия знакомых, но не задерживалась, как обычно, чтобы перекинуться словом-другим, спросить о здоровье, о делах.

Когда подходила к дому, кто-то сзади коснулся ее руки, она испуганно вздрогнула, обернулась: Тофик глядел на нее озорными глазами. «Встретил? — она схватила его, подняла на руки, прижала к груди. — Соскучился? А как Ариф?» — «Он спит, бабушка сказала, ему лучше». Хавер несла сына на руках, заглядывала ему в глаза, и тревога ее стихала. Тофик, очень похожий на отца, глядел на нее глазами Ази, и в этом взгляде она черпала надежду.

Нушаферин нене только что уложила в постель уснувшего у нее на руках Арифа, и на нетерпеливый вопрос невестки, есть ли температура, ответила, что про температуру не знает, а знает одно: жар спал, и внуку легче.

— Не изводись, дочка, у мальчика только простуда, все пройдет!

— Я снова вызвала врача. Посмотрим, что он скажет.

«Говорит Баку. Передаем последние известия. Слушайте сообщение Совинформбюро…»

Четкий, ясный голос диктора, его необычная торжествующая приподнятость заставили женщин замолчать. Замерев, они слушали диктора.

«В последний час… Успешное наступление наших войск в районе города Сталинграда…

На днях наши войска, расположенные на подступах Сталинграда, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада и с юга от Сталинграда. Прорвав оборонительную линию противника…»

— Дочка, что он говорит? — шепотом спросила Нушаферин.

— Мама, — взволнованно ответила Хавер, — он говорит, что наши войска бьют и гонят немцев у Сталинграда… Бьют, гонят и снова бьют!

— Это там, где был наш Ази?

— Да, мама, это там.

Нушаферин уже не могла слышать и понимать, что говорил диктор — все ее мысли, все чувства, все существо ее было там, рядом с сыном.

— О, аллах, сохрани моего сына! Развей пепел врагов!

Всю ночь ворочалась Нушаферин с боку на бок, да так и не могла заснуть. Мысли ее витали далеко. Вчерашнее сообщение по радио о Сталинграде, о наступлении наших войск взбудоражило старую женщину. Она не могла представить, где находится Сталинград, никогда не слыхала о тех городах, которые взяли наши войска, но она знала и поняла главное: произошло что-то давно ожидаемое. «Наши пошли вперед, — думала она, и это значит, что враг побежал… — Все рвался в наши края, на Баку уже поглядывал и вдруг повернулся и побежал. Там, где его бьют наши, все перемешалось, наверное. Есть и раненые, есть и… — тут Нушаферин одернула себя: — Да отсохнет мой язык, что я такое подумала!». Подушка из лебяжьего пуха казалась старухе твердой, как камень, одеяло давило на нее. Она думала сыне, о его товарищах, которые в этот час идут под пулями и осколками, гонят врага.