Генерал - [126]

Старый генерал видел, как тяжело, с хрипом вздымается грудь раненого, как побледнело от потери крови лицо.

— Евгений Иванович, это вы?

— Я, дорогой, я, узнал? Как ты себя чувствуешь?

— Что я могу сказать… Внутри все пылает. И воды не дают напиться вдоволь, — Ази тяжело сглотнул тягучую слюну.

— Вам нельзя много пить.

Смородина, смочив в воде вату, провела по пересохшим губам Ази.

— Что мне с этого, доктор? Дайте стакан, я хоть на минуту…

Он не договорил. Беспощадная боль заставила его застонать, лицо его вдруг покраснело, на висках крупными каплями выступил пот.

Смородина вытерла ему лицо, поправила под головой подушку.

— Евгений Иванович, — сказал вдруг Асланов. — Я знаю, что не выживу. Врачи всегда скрывают правду. Они думают, я ничего не чувствую, не понимаю. Смерти я не боюсь, рано-поздно мы все умрем, никто не задержится на этом свете, но…

— Врачи ничего от тебя не скрывают… Трудно тебе, больно, но без этого не бывает, Ази. Ты поправишься…

— И о боли я не думаю. Боль тоже пройдет. Говорят, кружка для воды в воде ломается… Солдат погибает в бою. Уже тысячи людей погибли, погибну и я, один из них. Напрасно вы в такое напряженное время дела бросили, сидите возле моей подушки, Евгений Иванович… — Ази выпростал свою руку из руки Черепанова. Видно, он хотел спустить с груди одеяло, но рука, соскользнув, с глухим стуком уцала на кровать.

— Отдохни, Ази, отдохни, сынок, — сказал Черепанов. — Все наладится, ты поправишься, и снова будем служить вместе.

Открыли окна. Струя чистого холодного воздуха хлынула в палату, но Ази не чувствовал холода. Его укрыли со всех сторон одеялами, и он забылся, уснул. Все, кроме Смородиной, вышли.

Черепанов позвонил в штаб бригады, осведомился о положении на передовой. Ему сообщили радостные вести: танкисты снова продвинулись вперед. Черепанов решил еще немного посидеть у Асланова.

К вечеру состояние больного резко ухудшилось, и вместе с тем сознание его как будто прояснилось.

— Генерал здесь? — спросил он.

— Тут я, Ази. — Черепанов подошел.

— Евгений Иванович, я больше уже не встану на ноги, — сказал Ази, стаскивая одеяло с груди вниз и открывая ворот рубахи.

— Не надо думать об этом, Ази. Ты встанешь.

— Самое большее, прошептал Ази, может быть, доживу до завтра.

— Нет, Ази, ты будешь жить долго. Я вот готовлюсь немного погодя передать тебе командование соединением. А сам выйду в отставку. А ты вон что говоришь!

— Нет, Евгений Иванович, я знаю, что доживаю последние часы жизни. И поэтому у меня к вам просьба… Последняя.

— Ну, что ты такое говоришь, Ази? Это не последняя, а очередная просьба, и я выполню сколько угодно твоих просьб…

— Если я умру, отправьте мое тело в Азербайджан.

— Что за глупые мысли лезут тебе в голову?

— Не надо меня утешать, Евгений Иванович. Напишите семье. Я хочу, чтобы похоронили меня в Баку. На таком месте, откуда виден Каспий, весь город, видна Ленкорань…

Глаза Черепанова против воли наполнились слезами. Он шмыгнул носом. И улыбнувшись неестественной, вымученной улыбкой, сказал:

— А я-то сижу, уши развесил, расчувствовался… Дай, думаю, послушаю, что он скажет? И это твоя просьба? Такую просьбу через полсотни лет скажешь. И не мне… Ты лучше спи, отдыхай, сон — наш первейший исцелитель. А полегчает, обо всем поговорим.

Глава девятнадцатая

1

Машина выехала из Ленкорани в сумерках. Водитель, бледный от усталости, гнал ее на самой высокой скорости, не отрывая глаз от ухабистой дороги. Курил папиросу за папиросой, выпуская дым через притворенное стекло. Рядом с ним сидел Рза, на заднем сидении Нушаферин и Хавер.

Со вчерашнего дня установилась пасмурная, сырая погода, небо обложило тяжелыми серыми облаками; они висели над самой землей и так плотно ее укутали, что казалось, солнце их никогда не пробьет и не взойдет над землей.

Ехали в полном молчании. Кроме Рзы, никто в машине не знал, что Ази умер. Рза вез Нушаферин и Хавер в Баку, — якобы навестить Ази, которого привезли в бакинский госпиталь.

Нушаферин мысленно была около сына, но, вспомнив, что она только едет к нему, старая женщина с тоской глядела вперед, где ничего приметного не было, и ей казалось, что машина стоит, а не мчится — так бы и подтолкнула ее. Ей доводилось ездить этой дорогой в Баку — никогда она не казалась такой долгой и утомительной.

— Сынок, родной мой, нельзя ли немного побыстрее, а?

— Нушу хала, быстрее нельзя. Такая в нее заложена скорость. Машина как лошадь, бежать — бежит, а лететь не может…

— На наше счастье, и машина попалась такая. Водитель все же увеличил скорость, но машину вдруг затрясло на прямой ровной дороге. Он врубил тормоз, отъехал на обочину, остановился. Вышел, сплюнул со злости, покачал головой.

— Будь ты неладна! И надо же… На середине пути, да еще в такое время!

— Когда человек торопится, всегда что-нибудь его задерживает, — сказал Рза.

— Что случилось? — вышла из машины Хавер.

— Придется задержаться: надо менять камеру.

— У тебя нет запасной? — спросил Рза. — Давай поменяем.

— У нас и в мирное-то время никогда не сыщешь запасной камеры, а теперь и подавно…

Водитель снял пиджак, бросил его на придорожный куст. Вытащил инструменты, швырнул их на землю. Нушу не поняла, в чем дело.