Гендер и политика времени. Феминистская теория и современные дискуссии - [35]

Так как работники получают оплату за свое рабочее время, оплачиваемая помощь также связана с общей проблемой подгонки ее к более «естественным» темпоральным ритмам. Деятельность по уходу часто оказывается в тисках императивов часового времени, которое ценит «эффективность» и «управление временем», а не «неосязаемое» развитие человеческих отношений, и требует от работников «выключаться», как только их смена заканчивается. Эти вопросы будут обсуждаться детальнее в восьмой главе. Трудность обеспечения адекватной помощи, в выделенные единицы времени может быть особо острой для тех, кто сам оказывает помощь, приходя в частные дома. Совершенно ясно, что существует качественная разница между отключением механического конвейера в конце рабочей смены и отказом сидеть с маленьким ребенком дольше, чем нужно, если его родители опаздывают, или со старой немощной женщиной, — но темпоральные следствия такого вида человеческой ответственности никогда не признаются и финансово не вознаграждаются. Как правило, такая работа оплачивается хуже, чем работа по уходу в специальных учреждениях.

По поводу оплаты работы по уходу: в этом нет ничего нового (очевидно, что состоятельные семьи уже много веков нанимают других людей приглядывать за своими детьми), но это получает более явное распространение в наши дни среди широких слоев населения и вызывает определенную общественную озабоченность. Эта проблема, связанная с тем, как женщины тратят свое время, емко выражена риторическим вопросом в книге «Коммерциализация личной жизни» Арли Хохшильда (Arlie Hochschild): «Все ли у нас нормально, если в наши дни ребенок может сказать свои первые слова нянечке, а старушка свои последние слова медсестре-сиделке?» (Arlie Hochschild, 2003: заглавие книги и p. 3; критическое обсуждение, см.: Zelizer, 2005). Если консерваторы порицают женщин из-за забвения своих «естественных» обязанностей, то автор этой книги поддерживает мысль тех феминисток, включая Хохшильд, которые утверждают, что повышение значимости деятельности по заботе состоит в том, чтобы мужчины принимали в ней более активное участие, как и в изменениях условий занятости, для получения более равного баланса между рыночным и не рыночным временем. Это решение также есть частью движения за пределы дихотомического мышления, показывающего, что выбор женщин не ограничен: или же деятельностью, напоминающей «мужскую» в надежде приобрести такой же статус и экономическое вознаграждение, или утверждением важности неоплачиваемой деятельности в надежде, что найдется кто-то, кто оценит это. Однако неоплачиваемая работа — это, скорее, препятствие для производственной равности в терминах, которые сегодня повсеместно используются и для деятельности, определяемой как важная. Это означает, что прогресс требует как изменения представлений об увеличенном рабочем дне и неспособности мужчин к исполнению домашних обязанностей, так и переоценки этих обязанностей как важных и необходимых для общества.

Различия среди женщин

Появление оплачиваемой помощи обеспечивает наглядный пример различия среди женщин. Некоторые из темпоральных следствий таких отличий прекрасно описаны в книге Мириам Глюксман (Miriam Glucksmann, 1998), которая посвящена изучению устной истории замужества женщин из рабочего класса в северной Англии в 1920‑е и 1930‑е годы. Это исследование имеет значительную актуальность и заслуживает внимания в некоторых аспектах. Сравнивая женщин, работающих ткачихами (относительно хорошо оплачиваемая и защищенная деятельность), и работающих на случайных и более низкооплачиваемых работах (часто уборщицами или нянечками для детей ткачих), Глюксман находит важные отличия не только в способах структурирования их времени и уровне автономии, который связан с этим, но и в их позициях в семье и в субъективном восприятии времени как такового. Она видит эти отличия как продукт различных взаимосвязей между общественной и частной сферой.

В частности, хотя оплачиваемые часы рабочего времени непостоянных работников часто очень длительны, они также фрагментированы, нерегулярны и «сопряжены» с их собственной домашней работой, у таких работниц отсутствует четкое разделение между рабочим и не рабочим временем. Их мужья не принимают участия в работе по дому, они и не ожидают этого от них. Как пишет Глюксман, «когда их время отдано, продано и обменено — они остаются в любом случае проигравшими. Таким образом, работа/время создает различные гендерные темпоральности, которые и переживаются как таковые». В отличие от них, ткачихи имеют возможность покупать время у других для своей домашней работы и уходу за детьми; они также ожидают и получают помощь в домашней работе от своих мужей. Хотя их время на заводах четко контролируется, они понимают такие домашние порядки как свое личное дело. Может, это покажется парадоксальным, но часы непостоянных работниц, которые, вроде бы, должны иметь больше времени и сами структурировать свой график, были жестко детерминированы строгими общественными нормами, домашней работой, так же как и временем общественных школ и графиком работы их мужа. В отличие от ткачих, они не ощущали «никакого темпорального различия между сферами»; несомненно, «многие действия, которые ткачихи рассматривали как свое личное дело, были «общественными» для женщин с непостоянной занятостью», чьё «время, затраченное на работу, не было отличимым от другого времени, как бы встроенного в это время». Эти отличия в темпоральной структуре повседневной жизни вели и к различному восприятию всего течения жизни, еще раз отражая различные взаимоотношения с общественной и частной жизнью: там, где ткачихи использовали важные общественные события в качестве отправной точки для собственного отчета времени (например, «между двумя войнами»), женщины с непостоянной занятостью ориентировались на собственный жизненный опыт («после того, как я вышла замуж») (Glucksmann, 1998, pp. 247, 252, 253, 253).