Где ты, счастье мое? - [144]

— Тогда послушай, что я скажу, — Качырий принялась рассказывать об идее поливки сала. Харитонов не дослушал:

— Не можем. Времени нет, людей нет. Да и не до сада сейчас. В третьей бригаде вся работа остановилась — петров день. Бригадир третий день пьет, не просыхая, пришлось в подполье его спустить.

— То есть как в подполье?

— Скандалить стал, ну и… Я теперь всех, кто пьяный зайдет в правление, буду в подполье кидать. Вместо вытрезвителя.

— Неприятности могут быть, Максим Игнатьевич.

— А пусть хоть под суд отдают! Иначе их не образумишь. Что у тебя еще!

— Вопрос все тот же, — Качырий облокотилась о стол, давая понять, что уходить не собирается.

Харитонов минуту молча смотрел на нее, улыбнулся.

— Видать, поездка в «Чевер нур» не пропала зря. Научил Старовойтов, как осаживать председателя. Сапунов, как Василий Иванович Чапаев, порой горячится, рубит с плеча. А Кондратий Силыч, этак, исподволь, вразумляет его. Поэтому Сапунов и величает Силыча «комиссаром». Ладно, выкладывай, что вы там надумали.

Качырий рассказала.

— Не даст Бикмурзин канавокопатель.

— Почему не даст?

— А вот увидишь, — Харитонов тут же по телефону связался с директором РТС и оказался прав: директор сказал, что канавокопатель находится в одном из отдаленных колхозов, в каком именно, он уже не помнит.

— А ведь врет, по голосу чую, врет. Теперь нарочно отправит его куда-нибудь в дальний колхоз.

Качырий решительно подняла трубку.

— Сама хочешь попытаться? Брось, ничего не выйдет.

— Памаш-Энгер? Дайте Масканур, секретаря райкома партии Доронина. Срочно! Нет его? Тогда приемную… Мария Ивановна, здравствуйте! Катя говорит, Бахманова. Как не знаете? Ой, я ведь тогда была Пузырькова! Александра Петровича ищу… Когда?.. Спасибо, Мария Ивановна. До свидания!

Харитонов с удивлением смотрел на парторга. Напористая женщина. Такая в случае чего и в обком позвонит, не дрогнет.

— Час назад выехал в «Восход». Попробую туда позвонить.

— Погоди, Екатерина Павловна, — остановил Харитонов. — Спешить незачем. Прежде чем говорить с Дорониным, надо определить объем работ, прикинуть ваш план на местности. Может, ничего не выйдет, а мы канавокопатель клянчим, в райком жалуемся. Верно говорю?

— Верно, — смутилась Качырий.

— Видишь, ты меня осадила, а я — тебя. Только чур не обижаться.

— Что вы, Максим Игнатьевич, так и должно быть.

— Я вот что хотел тебе сказать. Как думаешь, можно назначить Чачук старшей свинаркой?

— Вполне. Девушка боевая, комсомолка.

— Вот и хорошо. Помаленьку готовь её себе в замену. Надо выдвигать молодежь, лучших готовить в партию. А то последние два года у нас партийная организация почти не растет. Пора нам иметь партком, освобожденного секретаря. Ты за главное берись, за партийную работу, а кукурузу поливать и без тебя охотники найдутся.

Качырий почувствовала, как щеки её полыхнули жаром.

— Не больно-то находятся, Максим Игнатьевич. Только молодежь да ребятишки. Для них это скорее забава, развлечение. А взрослые лишь посмеиваются. Не видят люди смысла в работе.

— Вот именно! — казалось, Харитонов даже обрадовался.

— Конечно, вы правы, надо браться за главное. Но личный пример тоже нельзя сбрасывать со счета. Особенно в каком-либо новом деле. Помните, Владимир Ильич на субботнике таскает бревна… И потом, мне думается, в партийной работе нет мелочей, тем более, когда дело касается живого человека.

— Это ты верно, — задумчиво сказал Харитонов, хотел что-то добавить, но в это время, как будто из — под земли, раздался приглушенный крик:

— Карау-ул! Спасите-е!

— Вот он, живой человек, — нахмурился Харитонов.

— Что это?

— Кучкумбальский мариец проснулся.

Они вышли в другую комнату. Харитонов откинул тяжелую западню.

— Вылезай!

— Что такое? В темном квадрате подполья тишина, никто не лезет наверх. Куда же девался Сакари Петр?

Харитонов спрыгнул в подполье, огляделся, не сразу заметил человека, стоящего в дальнем углу на четвереньках. Едва Харитонов, пригнувшись, двинулся к нему, как тот, крестясь, стал пятиться назад.

— Чур меня, чур меня… Господи-боже, спаси, не давай в руки дьявола! Изыди, сатана, не подходи!

«Похоже, рехнулся со страху», — Харитонова бросило в жар, на лбу выступил холодный пот.

— Петр, это я, Харитонов…

— Нет, ты дьявол, дьявол… Не подходи!

— Не бойся, вылазь. Я пошутил. Екатерина Павловна, подайте голос!

— А что с ним?

Наконец Сакари Петр поверил, что перед ним не кто иной, как сам председатель колхоза, и страшно обрадовался.

— Максим! А я ведь думал…

— Вылазь.

Когда оба выбрались из-под пола, бригадир, под смех присутствующих, долго тряс руку Харитонова, благодарно хлопал его по плечу.

— Максим, дорогой… Спасибо, выручил, до самой смерти не забуду.

— Как же ты в подполье-то угодил? — спросил Пал Палыч.

— А черт его знает! Я ведь думал того… помер. Закопали меня. А я возьми да оживи. Темень, ни зги не видать. Тут пощупал — земля, там пощупал — земля. Холодная! И тихо так… Жуть! Заорал я, вскочил, а тут кто-то бац меня по башке, не то лопатой, плашмя, не то доской. Это, видать, об пол трахнулся. Ну и сковырнулся. Очухался, гляжу, черт ко мне подбирается — большой, черный, а позади него свет потихонечку струится… Ну, думаю, в ад попал, сейчас меня на костер поволокут. А это, оказывается, Максим. Все! Больше спиртного в рот не возьму. Этак не долго и умом рехнуться.