Газетная пресса России в годы революции и Гражданской войны - [79]

Перечень сведений, не подлежащих оглашению, был очень коротким и состоял всего из 8 пунктов: об устройстве, составе и численности сухопутных и морских сил армии и флота, о состоянии крепостей, портов, морских баз, о снабжении, вооружении, снаряжении частей армии и флота, о боевых качествах судов, о сооружении стратегических железных дорог, о боевом расписании армии и флота.

Однако даже в таком коротком перечне содержались положения, которые позволяли не допускать к печати любые материалы политического характера. В перечне говорилось, что не подлежат оглашению «всякие другие сведения и соображения, как военного, так и общего характера, могущие по своему содержанию повредить вооруженной борьбе с противником»[654]. В условиях войны под это положение можно было подвести любой критический материал, касающийся действий армии и гражданских властей.

Другое положение перечня позволяло цензорам еще более активно задерживать материалы, предназначенные для печати. Данное положение относило к сведениям, не подлежащим оглашению, «всякого рода статьи и заметки по общим вопросам, могущие оказать разлагающее влияние на население, а равно всякого рода неправильные и преднамеренные тенденциозные сообщения, имеющие явно провокационный характер»[655]. Данное положение давало возможность не допускать к публикации любой материал, непонравившийся цензору.

Кроме того, для ужесточения цензурного контроля начальник гражданского управления С.Д. Тверской разослал военным цензорам циркуляр, где категорически запрещал допускать в печати любую критику врангелевской администрации[656]. Помимо этого, было издано большое количество цензурных нормативных документов, которые ставили под контроль практически каждую газетную строку. Часто не разрешалась не только критика приказов Врангеля и других высших военачальников, но и объективное разъяснение их содержания.

Статьи и заметки, касающиеся деятельности учреждений врангелевского режима, цензоры направляли на просмотр начальникам этих учреждений. Чтобы читатели не знали о действиях цензуры, редакциям газет запрещалось оставлять пробелы на газетных полосах. «Правящие круги входили в самую технику печатания газеты, дабы читатель никоим образом не мог догадаться о тех манипуляциях, которые произведены над газетой», — вспоминал крымский журналист Г. Раковский[657]. По оценке редакций крымских газет, цензура была «усилена до степени тех строгостей, при которых не остается и намека на независимость мысли»[658]. Дело дошло до того, что к печати не была допущена заметка Кривошеина на том основании, что она «подрывает существующий государственный порядок»[659].

Руководители редакций пытались протестовать против цензурных притеснений, но безуспешно. В середине сентября 1920 г. начальник гражданского управления Тверской вызвал редакторов газет для обсуждения положения печати. Все редактора указали на тяжелые условия цензуры. Однако Тверской твердо заявил, что изменить цензурные правила в настоящее время не представляется возможным[660].

Врангель знал о действиях цензуры и о том тяжелом положении, в котором находились крымские газеты. Всю вину он возлагал на цензоров и на традиции деникинского отдела пропаганды, от которых, по его мнению, новые власти никак не могли отделаться[661]. В официальных беседах он даже высказывал мнение о необходимости смягчения цензурных ограничений. Но на практике цензурные ограничения оставались очень жесткими. Немирович-Данченко вспоминал, что он ставил перед Врангелем вопрос о необходимости смягчения цензуры. «Необходимо смягчить цензурные стеснения, заметил я. Честная печать никогда не позволит множиться в своем органе грязи и сплетням, — писал позднее о своей беседе с Врангелем Немирович-Данченко. — Необходимо бороться лишь с бесчестной печатью и запрещать 1) разглашение военной тайны, 2) порнографию, 3) кощунство, 4) погромную агитацию»[662]. И хотя Врангель ответил Немировичу-Данченко, что в принципе ничего против такой постановки цензуры не имеет, последний сразу после этого разговора был отстранен от должности начальника отдела печати.

Цензурный произвол усиливался придирчивой цензурой командования интервенционистских сил. Приамурская «Народная газета» несколько раз закрывалась из-за конфликтов с командованием интервентов. 21 августа 1918 г. она была закрыта за непредставление материалов для цензуры чехословацкому коменданту города. 15 февраля следующего года ее закрыли до особого распоряжения за передовую статью по поводу инцидента, имевшего место при задержании японцами рабочих главных Никольских мастерских[663]. На территории северной области союзники контролировали даже орган Временного правительства Северной области — газету «Вестник ВПСО». Тридцать пятый номер газеты за 1918 г. не вышел в свет из-за отказа редакции снять несколько статей, запрещенных к публикации военной цензурой интервентов[664].

Против газет, которые неодобрительно отзывались о политике стран-интервентов, о присутствии иностранных войск в России, применялись самые суровые меры воздействия юридического и силового, далеко не всегда законного, толка. Большой общественный резонанс на белом Дальнем востоке России получили действия американцев против владивостокской газеты «Голос Приморья». 28 августа 1919 г. в ней был помещен фельетон «Янки», высмеивающий американцев. На следующий день начальник международной милиции Владивостока Г. Джонсон с солдатами ворвался в редакцию газеты и пытался арестовать главного редактора. Вечером того же дня после сильного нажима американского командования военный комендант владивостокской крепости вынужден был подписать распоряжение о закрытии «Голоса Приморья»