Гавел - [204]

Судя по аплодисментам, представление имело успех у большинства присутствующих… хотя и не у всех. Когда один из гостей спросил американского вице-президента, понравилось ли ему зрелище, Чейни ответил: «Видите ли, я из Небраски»[1035].

После саммита НАТО состоялось еще одно роскошное представление, которое на этот раз не было творением Гавела. Даша, готовясь к уходу мужа с поста президента, тайком от него придумала, собрала и продюсировала действо под названием «В честь Вацлава Гавела». Самые популярные актеры, музыканты и певцы воздавали на сцене хвалу великому человеку; их выступления перемежались с заранее записанными славословиями, звучавшими из уст Мадлен Олбрайт, Кофи Аннана, Шона Коннери и обоих Бушей – отца и сына. Спектакль только для избранной публики прошел в «Золотой часовенке»[1036].

Даша приложила очень много усилий к тому, чтобы представление в Национальном театре прошло удачно, и его участники были, бесспорно, на высоте, однако реакция на событие оказалась неоднозначной. Хотя список выступавших включал в себя популярнейших звезд, многие друзья Гавела посчитали, что представление имеет мало отношения и к его жизни, и к тому, какой он человек. В программе оказались потрепанные звезды периода нормализации во главе с бессменными «Золотыми соловьями» Карелом Готтом и Геленой Вондрачковой и даже парочка агентов ГБ. С другой стороны, там не было некоторых верных гавеловских сподвижников. «С Геленой Вондрачковой я на сцену не выйду», – заявил Вратислав Брабенец, саксофонист и – после смерти солиста группы Милана («Мейлы») Главсы – фронтмен The Plastic People of the Universe, выразив тем самым мнение всей группы[1037]. «В программе есть люди, которых я не уважаю», – объяснил свое отсутствие Власта Тршешняк[1038]. А некоторым все это представление вообще показалось одним гигантсктим китчем.

Многие из тех, кто не пришел в Национальный театр, ждали президента после представления в ресторане «Парнас», через улицу от театра, чтобы выпить с ним и сказать ему несколько теплых слов. Как это типично для подобных людей, их изъявления благодарности оказались настолько замаскированными, что непосвященный ничего бы не понял.

Второе февраля 2003 года стало последним днем пребывания Гавела на службе и отличным примером его смирения. Он намеренно посвятил этот день делам, из-за которых – как он всегда утверждал – ему не хотелось быть президентом, а именно – возложению венков. Первый предназначался Т.Г. Масарику возле его памятника перед Градом, два – жертвам коммунистического режима, а третий лег к подножию памятника Святому Вацлаву, где сжег себя Ян Палах и взошли ростки Бархатной революции.

Вечером он простился с согражданами. Поблагодарил «всех, кто мне доверял, кто симпатизировал мне либо тем или иным способом поддерживал»[1039], поблагодарил свою жену Дашу. Заверил слушателей «в единственном: я всегда стремился руководствоваться диктатом той инстанции, которой я и давал свою клятву: то есть диктатом лучших побуждений и своей совести»[1040]. Циник мог бы сказать, что это самые обычные слова прощания, однако затем Гавел добавил фразу, которая была воистину, единственно и безусловно только его и совершенно не годилась для мира «реальной политики»: «Всем тем, кого я так или иначе разочаровал, тем, кто не был согласен с моими поступками, или же тем, кому я был просто-напросто противен, приношу свои искренние извинения и верю, что они меня простят»[1041]. На этом он закончил.

Условное освобождение

Как прекрасно… быть, например, писателем! За пару недель вы что-то напишете, и это останется на века! А что останется от президентов или председателей правительства? Строчка в учебнике, где наверняка будет все перепутано.

Пожалуйста, коротко

За тринадцать лет президентства Гавела его статус, популярность и влияние заметно снизились, и многие уже считали его человеком прошлого. Но так можно было думать, только не принимая в расчет внушительный перечень его достижений на президентском посту. Нельзя было не признать его заслуги в мирном переходе страны от тоталитарного правления к демократии и выстраивании стабильной системы демократических и политических институтов, сравнимых по большинству параметров, включая изъяны, с устоявшимися системами на Западе. Он с успехом вернул страну обратно в Европу, сделав ее органичной составной частью западных политических объединений и структур безопасности. Остался источником вдохновения и неутомимым активистом в борьбе за права человека во всем мире. В пассив ему можно записать пребывание у кормила власти при разделении Чехословакии, но этот крах был компенсирован мирным и дружелюбным протеканием самого процесса. Ему, безусловно, не удалось заставить общество в целом руководствоваться его принципами нравственности, терпимости и гражданственности, однако это говорило не только о нем самом, но и об обществе. Кроме того, он не мог рассчитывать, да и не рассчитывал добиться на этом пути полного успеха.

Сложение им полномочий и избрание Вацлава Клауса в качестве его преемника ознаменовали собой конец целой эпохи. Кончилось время импровизаций и инициатив, диктуемых минутным порывом. Ушел в прошлое и идеализм революционных дней. Новая эра принадлежала прагматикам, политическим менеджерам и медийным экспертам. На международной арене не вполне заслуженный ореол страны как некоей платоновской республики, где правят в демократическом духе философы и художники (хотя сам Платон отнюдь не был демократом), несколько потускнел. Новый президент был, несомненно, яркой личностью с четкими взглядами и способностью пропагандировать их у себя на родине и за рубежом, но в международном плане он сам и его взгляды отвечали вкусам явного меньшинства. А может быть, скорее его жесткий, несговорчивый стиль, нежели сами по себе взгляды, заставляли многих с ностальгией вспоминать робкого, терпимого и вместе с тем смелого Гавела.