Гавел - [206]

Гавел хотел закончить несколько проектов, чтобы заняться следующими. «Пражский перекресток» пробуждался к жизни. «Форум 2000» функционировал, с каждым годом разрастаясь под компетентным руководством Олдржиха Черного, некогда советника Гавела по вопросам безопасности и директора чешской разведки. Дагмар занималась текущими делами фонда Vize 97.

И еще две вещи заботили экс-президента. Первой из них было его творческое наследие. По любым литературным или политическим меркам Гавел был чрезвычайно плодовит. Кроме дюжины драматических произведений и десятков основополагающих эссе, он написал более сотни коротких сочинений, сценок, речей и статей, был главным действующим лицом тысяч интервью и автором или адресатом обширной корреспонденции. Еще длиннее был список исследований о нем, документации к постановкам его пьес, его решений и указаний в бытность президентом и других материалов, связанных с президентской канцелярией. И все это нужно было включить в широкий контекст радикальных исторических перемен, в ходе которых он играл такую важную роль.

Здесь явно требовалось специальное учреждение, которое собирало бы этот материал, сортировало его, анализировало и представляло общественности. Гавела, как часто и раньше, вдохновил американский опыт, и он стал вынашивать мысль о создании президентской библиотеки. Оформиться этой идее особенно помог американский посол в Праге Крейг Стэплтон. У Гавела она родилась еще в тот момент, когда он покидал свою должность. Собственный офис и деньги на его эксплуатацию ему нужны были прежде всего в этих целях. Развитие и долговременный ход этого проекта – по инициативе общего друга Бесселя Кока – в значительной степени финансировал предприниматель Зденек Бакала. Библиотека Вацлава Гавела открылась в июле 2004 года. С тех пор ею проделана большая работа по сбору, публикации и оцифровке всех первичных и в большой мере вторичных материалов, связанных с Гавелом.

Второе дело, о котором думал Гавел, было намного сложнее. Все свои президентские годы он старался, часто отчаянно, сохранить себя как литератора и драматурга. В духе изречения Яна Паточки, что человек познается не по тому, как он справляется с поставленными перед самим собой задачами, а по тому, как он отвечает на вызовы, которые перед ним ставит жизнь, Гавел считал свою политическую карьеру чем-то таким, во что он оказался втянут на поворотах истории, то есть временным – хотя, безусловно, важным и почетным – отступлением от своего истинного предназначения в жизни. Теперь наступила пора вернуться к тому, чем он действительно всегда хотел заниматься.

Конечно, об этом легче было говорить, чем сделать. Кроме друзей и коллег по цеху, окружающий мир не слишком-то и помнил о прежней карьере Гавела в сфере искусства, и мало кто брал в расчет потребность экс-президента как литератора в уединении и покое. Притязания на время и внимание Гавела не ослабевали, а его способность удовлетворить их без поддержки президентской канцелярии и государственного протокола была теперь более ограниченной. Отчасти он был виноват в этом сам. Гавел никогда не умел с ходу отказывать людям, поэтому многие приглашения, предложения выступить и просьбы что-то написать он откладывал до тех времен, когда его перестанут обременять обязанности президента. Сейчас приходилось возвращать долги.

Однако больше всего Гавел хотел писать! В прощальном обращении к гражданам он признал, что за ним остается долг дать «отчет» о своей деятельности, но предупредил, что для этого ему потребуются «время, вдумчивость, здоровье и сосредоточенность»[1044]. Два года не обеспечивали достаточной дистанции. Его здоровье балансировало на грани, постоянно существовала опасность внезапного кризиса. Времени на то, чтобы писать, он имел не так много – и опасался, что жить ему вообще осталось недолго. Но хуже всего было то, что многочисленные обязанности государственного деятеля на пенсии не давали ему сосредоточиться. Будучи в должности президента, он часто уезжал в Ланы, где был отгорожен от мира высокой стеной и вооруженной охраной, после чего возвращался с почти готовым текстом. Теперь он понимал, что не может сделать то же в своем офисе или в пражской вилле. Вскоре Гавел осознал также, что он – единственное существо мужского пола в сплошь женском семейном кругу, состоявшем из Даши и – временами – ее дочери Нины, у которой была своя дочь, Дашиной престарелой матери и двух Дашиных девочек-боксеров, Шугр и ее дочки Мадленки[1045]. В огромной вилле, которую Гавел покупал с Ольгой, он постепенно уступал место дамам и в конце концов втиснулся в крохотную спаленку на втором этаже, которая напоминала монастырскую келью. Среди друзей он порой называл свое жилище «домом ужаса».

В дом, приобретенный супругами в Португалии, трудно было выбраться, повинуясь настроению минуты. Гавел покупал его, романтически воображая, как они с Дашей будут держаться там за руки, потягивать красное вино и смотреть на закаты над океаном, но это, конечно, была довольно-таки сумасбродная мечта. Ехать туда на машине оказалось далеко, лететь самолетом до ближайшего города Фаро – сложно, вдобавок они там никого не знали, пляж продувался ветрами, а вода в океане бо́льшую часть года была слишком холодной. Только в Градечке Гавел мог писать спокойно, но и это оказалось под вопросом. Ездить туда один он не хотел, Даше же не доставляло такого удовольствия бывать там так часто и подолгу, как ему. А после возвращения на сцену она нередко и не могла уехать. К тому же она требовала к себе со стороны мужа больше времени и внимания, чем самодостаточная Ольга. И осознавала, что соседи по Градечку и многие друзья Гавела из местных ее не любят и не признают так, как Ольгу.