Гавел - [205]

Гавел не собирался осложнять Клаусу жизнь, понимая, что по крайней мере поначалу должен оставаться незаметным. Тем более что ему очень нужен был отдых. Тем не менее он и не думал отходить от активной жизни ради того, чтобы играть в гольф или выращивать цветы. Его календарь был перегружен предложениями поездок и встреч, на которые у него не оставалось времени, пока он был президентом, а голова полнилась идеями, какие он годами копил в ожидании освобождения.

Впервые со времени революции правительство и парламент столкнулись с проблемой, как быть с экс-президентом страны. Предшественники Гавела, начиная еще с Масарика, умерли или на посту, или вскоре после того, как его покинули. После затянувшейся на год дискуссии парламент со второй попытки утвердил для Гавела и всех его преемников ежемесячную ренту в размере 50 000 крон плюс средства на собственный офис в том же размере, а также право на использование служебного автомобиля и на личную охрану[1042].

Синдром, который Гавел много раз описывал после своего освобождения из тюрьмы и, в более широком масштабе, после освобождения страны от оков тоталитаризма, теперь повторился в случае его освобождения от обязанностей президента. «Мои мечты о том, каким свободным я буду, оказались большой иллюзией»[1043]. Он чувствовал себя выбитым из колеи и растерянным. Кроме того, тринадцать лет в должности президента предельно его измучили. Его здоровье пошатнулось, главным образом в результате утраты сопротивляемости легких после пневмонии, перенесенной в тюрьме, и онкологической операции в конце 1996 года. Любая мелкая инфекция дыхательных путей ставила под угрозу его жизнь. Он снова ощущал себя «сдувшимся воздушным шаром». Через пару месяцев он понял, что условия обретенной им свободы не так просты и однозначны, как он думал. Выяснилось, что полностью свободным, как Гавел ни пытался, быть уже невозможно. Если он и освободился, то скорее условно.

По крайней мере первый год после ухода с должности он старался беречь себя. У него наконец-то появилось время, которое он мог проводить с Дагмар, и он мог делать вещи, о каких годами мечтал. Например, водить машину (как убежденный защитник окружающей среды он купил себе большой «мерседес»-внедорожник) и сам готовить. В то лето они с Дагмар отправились на машине в турне по всей Европе – вплоть до самой Андалусии. Там их роскошный трактор сломался, и им пришлось возвращаться поездом и самолетом. Еще они побывали на Барбадосе, дважды – в своем доме в Португалии, в Тирольских Альпах и в конце года – на Канарских островах. Кроме того, Гавел провел почти месяц в Градечке. «Командировок» у него было лишь несколько, и все короткие – такие как трехдневный визит в Соединенные Штаты для получения Президентской медали Свободы, высшей награды, вручаемой главой государства. В числе других, получивших в тот год эту медаль из рук президента США, были создатель водородной бомбы Эдвард Теллер и актер Чарлтон Хестон, лауреат премии «Оскар» за фильм «Бен-Гур».

Однако Гавел не был бы Гавелом, если бы долго оставался в бездействии. Стряхнув с себя накопившуюся за последнюю четверть века усталость, он опять сделался непоседой. И стал еще острее на язык, так как больше не ощущал необходимости тщательно подбирать слова с тем, чтобы не пострадало достоинство президентской должности. Его раздражал материалистический, мелочный, замкнутый на себя настрой, как будто возобладавший в частной и общественной сферах Чешской Республики. Когда в декабре 2003 года перед Испанской синагогой в Праге открывали авангардистский памятник Франца Кафки-«наездника», произведение скульптора Ярослава Роны, Гавел произнес на церемонии, казалось бы, безумно серьезную речь, обращенную напрямую к знаменитому земляку-пражанину, пародируя в ней vox populi и риторику некоторых видных политиков: «Мы живем в такое время, когда каждый сознательный чех, добросовестно работающий или занимающийся бизнесом, с новой настоятельностью осмысляет значение наших чешских национальных интересов и нашей борьбы за эти интересы. Борьба за наши национальные интересы – в наших интересах, и нас не может не волновать то, как они защищаются, и действительно ли все то, что делается, делается в наших интересах. Поэтому я, как добросовестно трудящийся и занимающийся бизнесом чех, задаюсь вопросом, может быть, непопулярным, но таким, который отвечает нашим интересам. Этот вопрос таков: разве мало у нас истинных – нет-нет, я не против меньшинств! – чехов, добросовестно работающих или занимающихся бизнесом, кому до сих пор в Праге не поставлен памятник, хотя благодаря своим заслугам перед нашим народом и своему патриотизму они заслуживали бы его больше вашего?» Диссидент Гавел вернулся.

Вернулся его юмор, утрата которого – правда, вряд ли когда-либо полная – являлась скорее всего признаком мрачной неудовлетворенности, какой были отмечены последние годы его президентства, и неважного состояния здоровья. Впрочем, кажется, что и здоровье Гавела, в свою очередь, страдало от его неудовлетворенности службой. В отличие от предшествующих пяти лет, с того момента, как он оставил должность, Гавел до самого конца года ни разу серьезно не болел. Он начал снова встречаться с друзьями, ходить в театры и в кино, побывал на концертах Роллинг Стоунз и Боба Дилана; время от времени его можно было видеть в одном из его любимых пражских кабачков. Постепенно к нему вернулось и желание работать.