Гарри-бес и его подопечные - [12]

Взял да и забрался в солдата…

Звали солдата Егор.

Проснулся Егор в тоске и тревоге. Душу саднит, сердце холод сковал, волком на луну выть хочется.

Что за наваждение…

Помутился у Егора разум, встал нетвердо, огляделся вокруг. И предстала пред ним картина мира, страшная и величественная.

Будто оболочка живой жизни спала с лица земли и открылась ему тайна Подспудного. Неведомые доселе механизмы, приводящие в движение жизни ход, обнажились и стали зримы. И все тайное стало явным. Подземные течения, как кровеносные сосуды, опоясали землю. Виднелись черные омуты и тектонические наросты. И мир подземный просматривался до пупка. И не было в нем волшебства жизни, но был всепожирающий огонь и холодная ясность кристалла. И твари подземные бились за жизнь, пожирая друг друга.

И небо разбухло и прорвалось. И там, за ясным куполом, носились сонмы взъяренных частиц, сталкиваясь и взрываясь, клубились грязные пылевые массы, и души умерших, сбиваясь в легкие стайки, мерцали в бескрайней пустоте.

Стоял солдат завороженный распахнутым чревом незримого. Целомудрие противилось наготе и бесстыдству явного. И бедное сердце солдата трепетало, как пойманная птица… Но Гарри уже пустил в мозг струйки золотого яда и клеймо своего Знака приложил к его душе.

— Вот такая история… — сказал кот Баюн, после продолжительной паузы. — Такой вот оборот приняло наше повествование… Правдивого, замечу, повествования. Хотя и в музыкальном жанре. Но! хватит музыки. Симфоническое вступление cыграно. Впереди нас ждет проза. Суровая проза жизни.

ГАРРИ-БЕС И ЕГО ПОДОПЕЧНЫЙ

(продолжение в прозе)

Гарри хорошо жилось в Егоре. Первое время он только спал и питался. Восстанавливал утраченные силы. Спал подолгу, свернувшись калачиком, а питался, разумеется, Егором. Гарри повезло, Егор был крепким малым. Организм — кровь с молоком, и душевная конституция устойчивая, без аномалий и отклонений от нормы.

Хлебнув лиха и чуть не угодив в преисподнюю, Гарри стал осторожным и скромным. Не наглел. Ел по чуть-чуть и из Егора не высовывался. О всяких там фокусах не помышлял, сюртучок без надобности в стороне валялся, а золотые дымы, бриллианты и прочие ужимки оставил до лучших времен. Да как-то неловко было и вспоминать теперь весь этот балаган… Чем проще, тем лучше, решил Гарри.

Так и жил. Поест, кровушки хлебанет и на боковую.

И солдат успокоился. «Все это мне привиделось, — думает, — во сне кошмарном. Да и что там уж такого быть могло, собственно говоря, а?»

В ответ — тишина. Он и забыл обо всем.

А тут службы срок кончается. Пора домой возвращаться. Собрал солдат чемодан, награды, какие были, на грудь прикрутил, с товарищами попрощался и пошел себе с Богом на вокзал.

А идти далеко. Лесом, полем, через овраг, потом на трамвае. Утомился солдат от такого пути. Видит к трамвайным путям кабачок притулился.

И Гарри-бес весь извелся. Растрясло его в солдате, тошнит. Он рожу из Егора высунул, пальцем в кабак тычет.

— Видишь, — говорит, — служивый, — кабак! Не выпить ли нам чего с возвращением.

«И то, — думает солдат, — чего ж не выпить, когда дело такое. Два года меня мудохали да изводили, кирзовой кашей да тухлыми щами кормили, ночью по тревоге почем зря поднимали, зимой морозили, летом парили, строем водили да всякую муть петь учили, в караул к сараюге своей дырявой ставили, ползать в грязи да бегать в пыли заставляли. Как же после разлуки такой забубенной да и не выпить? Неестественно это будет и ненатурально».

Заходят они в кабак, а там уж ихнего брата служивого полным-полно. Пиво пьют, водкой запивают, нарадоваться не могут свободе слова и фактическому освобождению.

— Здорово, братва! — орет Егор. — Как она, водочка, сладка ли?

— А какой же eй быть, — отвечают. — Иди к нам, братан, уж мы тебя приветим!

Взыграла кровь в Егоре, потеплело внутри от угощения. Эх, думает, хорошо-то как!

— Ты в каком лесу служил, — спрашивают Егора, — в дремучем али так себе, в близлежащем?

— Ха, в близлежащем… скажете тоже! А в дремучем не хотите? Да на болоте, да климат паскудный, да комары убийцы, да прапорщик собака.

— Вот и ладушки, — думает Гарри, одевая сюртучок и застегиваясь на все пуговки, — вот и славненько. Полетаем сегодня, косточки разомнем.

И шепчет Егору: «А ты возьми полный стакан да и выпей. Вот уж веселья, вот радости будет».

А что? Не мы ль жертвою пали в борьбе роковой? Хватил стакан Егор… и понесла его нелегкая во тьму окольным путем.

Подхватил его Гарри, поволок кривыми дорожками да темными закоулками к цели заветной в глубь страны.

Долго ли, коротко бродили они по местам непонятным, поездом ехали, автостопом передвигались, водки море в себя опрокинули, пока не попали в местность примечательную и нам небезызвестную.

Идет Егор по Сретенскому бульвару, помят и понур. Сапоги до дыр истоптал, шинель лохмотьями висит, в глазах скорбь и неприятие жизни. Как есть — пьяница шелудивый. Мотает его со стороны на сторону. Куда попал — сам не знает. Да уж теперь все одно.

А Гарри вокруг вьется, то в спину толкнет, то в бок — в нужном направлении выводит. Задумал негодяй погубить солдата…

Сретенку пересекли, он его опять в бок — в переулок потемней поворачивает да во двор заводит. Остановился солдат у камня серого, смотрит, а камень чудесным образом сам собой сдвигается.