Гамлет. Шутка Шекспира. История любви - [34]
И при этом - странные шуточки с Офелией... Как это совместить?
Дело в том, что главного (реакции короля на представление) еще не произошло, еще рано, поэтому связь короля с Офелией - это в эмоциональной цепочке пока еще последняя психологическая травма Гамлета, которая вот-вот закончится навсегда, - и эта мысль чрезвычайно обостряет его страдания.
Его диалоги с Офелией вовсе не имеют целью довести ее до пароксизмов сознания - ей он уже все сказал утром, и в этом смысле она его больше не интересует, а его нынешние скабрезные реплики предназначаются вовсе не ей. Это королю он хочет показать, что он все знает про его любовницу, и что, стало быть, все обещанья Клавдия - ложь, и что его связь с Офелией - это последняя капля, которой Гамлет измерил наконец цену королевских обещаний и меру своих надежд.
И вот что интересно: все слышат, какие невозможные пошлости говорит Гамлет - и все молчат! Молчит Полоний - это понятно: разжигание ревности в принце ему на руку. Молчит и король, и это тоже понятно: он не может позволить себе реагировать, ведь тем самым он может излишне распалить Гамлета и, как следствие, привлечь к этой проблеме нежелательное внимание королевы.
Но и королева тоже молчит! А ведь реплики Гамлета носят весьма определенный характер: они явно намекают на связь Офелии с кем-то - так с кем? Неужели ей совсем не любопытно? Почему же королева молчит?
А королева... вообще предпочитает знать как можно меньше. Она ведь очень практичная женщина. Она немолода и давно знает жизнь. Например, когда актер, изображающий королеву на сцене, читал монолог, полный клятв в верности и уверений в любви, Гамлет задал матери вопрос: "Сударыня, как вам нравится эта пьеса?". И Гертруда ответила весьма прагматично: "Эта женщина слишком щедра на уверения, по-моему".
Конечно, она догадывается, на чей счет следует отнести Гамлетовы намеки, но предпочитает не усиливать ситуацию. Да и сам спектакль воспринимается ею вполне спокойно - во всяком случае, внешне складывается впечатление, что похожесть ситуации никак не задевает ни ее самолюбия, ни ее совести. Железная женщина!
А вот король начинает волноваться: "Ты слышал содержание? Здесь нет ничего предосудительного?". "Нет-нет; они только шутят, отравляют ради шутки; ровно ничего предосудительного" - уверяет Гамлет.
И тут на сцене появляется отравитель, некто Луциан, племянник короля. Кстати, почему не брат? Ведь в жизни короля убил брат, так почему же Гамлет делает на сцене убийцей племянника?
Да потому и племянника, что здесь содержится еще один обратно пропорциональный намек: в жизни отравитель - король, на сцене отравитель - племянник. Племянник, который скоро убьет короля и в жизни ... И король, внимательно слушающий представление, это прекрасно понял - вот почему сразу же после спектакля он отправит в Англию приказ уничтожить Гамлета.
А между тем Луциан прочитывает монолог: "Рука тверда, дух черен, верен яд..." - и вливает сок белены в ухо спящему. Клавдий настолько потрясен, что молчит. Он еще даже не может реагировать. Что дает принцу возможность довольно длинно прокомментировать произошедшее на сцене: "Он отравляет его в саду ради его державы. Его зовут Гонзаго, - говорит Гамлет. - Такая повесть имеется и написана отменнейшим итальянским языком. Сейчас вы увидите, как убийца снискивает любовь Гонзаговой жены".
В этот момент король встает. "Король встает!" - вскрикивает Офелия. "Что с вашим величеством?" - изумляется Гертруда. "Прекратите игру!" - требует Полоний. Огня, говорит король, дайте огня, уйдем!.. Огня, огня! - раздаются крики. И только один Гамлет удивляется посреди этого переполоха: "Что, испугался холостого выстрела?"
Разумеется, холостой выстрел - это метафора. Гамлет тем самым хочет сказать королю, что это представление пока еще холостой выстрел с его стороны, за которым последует... настоящее убийство. Это его последние слова Клавдию. Последнее предупреждение Гамлета. Да и все представление - одно сплошное предупреждение, честно брошенная перчатка. У короля еще есть время спасти себя.
Да, Гамлет бывает мелко непорядочен по отношению к близким, он часто манипулирует ими в корыстных целях, но Гамлет не подлец. Гнусная месть исподтишка уж слишком противоречит его прямой натуре. А некоторые собственные поступки вынуждают его испытывать настоящий стыд за себя. Он жесток и великодушен одновременно. В сущности, такие люди, как он, - подарок для настоящих подлецов. Их прямота и душевная щедрость делают их необыкновенно доверчивыми...
*
Итак, представление сорвано. Все уходят. На опустевшей площадке остаются лишь Гамлет и Горацио. Гамлет в горьковатой шутливой манере говорит о том, что если отныне судьба будет немилостива к нему, то неужто он "не получил бы места в труппе актеров"? "С половинным паем" - грустновато, в тон принцу, шутит Горацио. "С целым, по-моему", - грустновато подводит шутку к концу Гамлет.
Да, представление, закончившееся так быстро, закончилось для Гамлета навсегда. Он больше не будет медлить. Ему больше не о чем сожалеть. "Мой милый Дамон..." - обращается Гамлет к Горацио.
Обращение к дуракам. Предупреждаю сразу: или немедленно закройте мое эссе, или потом не упрекайте меня в том, что я в очередной раз грубо избавила вас от каких-то там высоконравственных розовых очков, которые так успешно, как вам казалось, скрывали ваше плоскоглазие и круглоумие.
Понятия не имею, с чьей легкой руки пошло гулять по свету ложное утверждение, что Шекспир "небрежен". Возможно, тот, кто сказал об этом первым, ошибался искренне. Но армия тех, кто бездумно это повторял и повторять продолжает, не заслуживают снисхождения. Стыдно - выдавать свою творческую немощь за "небрежности" гения.
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».