Гамлет. Шутка Шекспира. История любви - [12]
Но вот прошло уже два месяца, а Клавдий жив. Почему он жив и что делать дальше? Возможно, думает Полоний, Гамлет до сих пор не убил короля потому, что его любит не кто-нибудь, а сама королева, его мать? Может быть, это останавливает принца? Или... что-то еще? Пожалуй. И Полоний даже догадывается что именно. И тогда он решает усугубить ситуацию. Он запрещает Офелии встречаться с принцем и принимать от него письма: пусть Гамлет заподозрит, что у Офелии появился любовник. Уж этот факт ни за что не оставит принца равнодушным.
Но Гамлет... словно и не замечает разрыва с Офелией! Полученный от нее от ворот поворот как будто и вовсе не волнует его.
В это же время Гамлет встречается с Призраком, но Полоний не знает об этом. Кстати, если бы он узнал, какую информацию получил Гамлет от Призрака, он бы сильно задумался: почему даже такой компромат оказался неспособным мгновенно воздействовать на принца?..
Проходит еще какое-то время. Разрыв с Офелией по-прежнему не вызывает в Гамлете никаких чувств. Наконец в один прекрасный день Полоний видит, что Гамлет вдруг начинает вести себя не совсем адекватно. Однако на его отношении к Офелии это опять никоим образом не сказывается, а король по-прежнему жив...
Кстати, вы никогда не задумывались о том, а откуда, собственно, Гамлет узнал о том, что Офелия любовница короля? Но мы еще вернемся к этому. А пока проходит еще два месяца...
*
На минуту вернемся к той фразе Полония, которая выскочила из него в минуту душевной расслабленности: ""И тотчас будет он... он будет...".
В переводе Пастернака эта фраза звучит так: "И вот тогда, тогда-то вот, тогда... Что это я хотел сказать? Клянусь святым причастием, Я что-то хотел сказать. На чем я остановился?"
Меняет ли что-либо в моей версии это небольшое расхождение в переводах? Отнюдь. Потому что и в том и в другом случае сохраняется главное: Полоний запнулся, он чуть было не проговорился! А значит, эту фразу можно смело продолжить и в переводе Пастернака, наполнив ее идентичным смыслом: "И вот тогда, тогда-то вот, тогда... Я СТАНУ КОРОЛЕМ!"
Вот зачем понадобилась Шекспиру эта сцена. Стоило только обратить внимание на одну мало понятную реплику Полония, искусно вплетенную в текст, стоило только не сбросить ее со счетов, не записать в "противоречия автора", как она тут же становится важной уликой, звеном в гармоничной цепи доказательств.
*
Наконец Полоний наказывает слуге передать Лаэрту, чтобы тот не забывал заниматься музыкой; слуга уходит. И тут появляется Офелия. Она приходит с ужасной новостью: Гамлет сошел с ума.
Вернее, для самой Офелии ужас ("О господин мой, как я испугалась!") заключался вовсе не в этом, а в том, что странная выходка Гамлета уж очень похожа на намек не слишком приличного содержания:
ОФЕЛИЯ: Когда я шила, сидя у себя,
Принц Гамлет - в незастегнутом камзоле,
Без шляпы, в неподвязанных чулках,
Испачканных, спадающих до пяток,
Стуча коленями, бледней сорочки
И с видом до того плачевным, словно
Он был из ада выпущен на волю
Вещать об ужасах - вошел ко мне.
ПОЛОНИЙ: От страсти обезумел?
ОФЕЛИЯ: Не скажу,
Но опасаюсь.
Каким бы добрым, заботливым и наивным отцом ни представлялся Полоний, я не верю, что он даже в принципе допускал мысль, что от страсти можно обезуметь. От страсти можно потерять совесть и стыд. А вот обезуметь можно от глубокой душевной раны, от боли, от гнева. Одним словом, от всех тех чрезвычайных эмоций, которые способна породить... ревность.
Да! Именно ревность Гамлета и входит в расчеты Полония. Однако вряд ли сама Офелия знает о них. Ее связь с королем является ее тайной - так ей, во всяком случае, кажется. И она панически боится, что вмешательство Гамлета может ей сильно навредить - одни испорченные отношения с королевой чего стоят! И тогда все, ради чего она и вступила в эту связь, может пойти прахом. Кстати, а для чего она вступила в эту связь?..
Но продолжим повествование. О, этот страшный визит! Эти спущенные, испачканные чулки, этот расхристанный камзол, это отсутствие шляпы - все эти детали, тщательно продуманные Гамлетом, явно намекают на что-то позорное, постыдное - так может выглядеть женщина легкого поведения, которой попользовались в каком-то грязном притоне; отсюда и такой вид. И Офелия это мгновенно понимает, ужаснувшись.
Как наверняка понимает и Полоний. Понимает и... радуется! Весь вид принца говорит о том, что ему наконец-то известно, что Офелия не просто прекратила принимать его, но что у нее есть кто-то другой, с кем она даже позволила себе утратить невинность. Больше того: этот кто-то - король. Да он просто обязан теперь прикончить его при первой возможности!..
Так думает Полоний. Он уверен, что дикая ревность принца вот-вот приведет его к желанной развязке. И ему даже в голову не приходит, что этому может что-то помешать. Да и что может встать на пути у ревности? Что может остановить карающую длань униженного достоинства? Ничего, думает Полоний. Никакая сила не может противостоять скопившемуся яду бессилия и оскорбленного самолюбия. Точно так же, как и никакая сила не смогла устоять против умело разогретой похоти, разоружив королеву запахом сладострастия и возведя на трон умелого сластолюбца.
Обращение к дуракам. Предупреждаю сразу: или немедленно закройте мое эссе, или потом не упрекайте меня в том, что я в очередной раз грубо избавила вас от каких-то там высоконравственных розовых очков, которые так успешно, как вам казалось, скрывали ваше плоскоглазие и круглоумие.
Понятия не имею, с чьей легкой руки пошло гулять по свету ложное утверждение, что Шекспир "небрежен". Возможно, тот, кто сказал об этом первым, ошибался искренне. Но армия тех, кто бездумно это повторял и повторять продолжает, не заслуживают снисхождения. Стыдно - выдавать свою творческую немощь за "небрежности" гения.
«…Почему же особенно негодует г. Шевырев на упоминовение имени Лермонтова вместе с именами некоторых наших писателей старой школы? – потому что Лермонтов рано умер, а те таки довольно пожили на свете и успели написать и напечатать все, что могли и хотели. Вот поистине странный критериум для измерения достоинства писателей относительно друг к другу!…».
С переводчиком Шекспира А. И. Кронебергом Белинского связывали дружеские отношения с конца 1830-х гг. В данной и в другой, более поздней рецензии, опубликованной в августе в «Литературной газете», Белинский входит в журнальную полемику, развернувшуюся вокруг перевода «Гамлета». Наиболее сильные ответные удары наносятся при этом по О. И. Сенковскому, автору рецензии на «Гамлета» в переводе Кронеберга в «Библиотеке для чтения», и по Н. А. Полевому, чей перевод «Гамлета» Белинский теперь подвергает жестокой критике.
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…».
«…наша критика (если только она есть) не может назваться бедною, истощенною труженицей, сколько потому, что у нас мало деятельных писателей, столько и потому, что у наших писателей деятельность редко бывает признаком силы и разносторонности таланта, что, прочтя и оценя одно их произведение, можно не читать и не оценивать остальных, как бы много их ни было, в полной уверенности, что они пишут одно и то же, и всё так же. Нам кажется, что г. Тимофеев принадлежит к числу таких писателей. Чего не пишет он, каких стихотворений нет у него!.
Лет тому восемь назад представитель какого-то сибирского университета обратился ко мне с просьбой написать сочинение, наподобие тех, что пишут школьники. Мне предложили взять любое произведение из школьной программы и разобрать «образ» любого из персонажей. Предложение показалось интересным, и я согласился. Написал сочинение по роману Ивана Гончарова «Обломов» и даже получил за него какую-то денежку. Экземпляра сборника мне так и не прислали.И вот теперь нашёл я среди замшелых файлов этот текст и предлагаю вашему благосклонному вниманию.
«Он страдал от себя, болел собою. Его лирические строфы показывают, как ужас самопрезрения проникал в его душу, как изнывал писатель в неисцелимой тоске и, словно ребенок, ждал и жаждал спасения от матери, со стороны. «Выводи на дорогу тернистую!..» Но, разумеется, на тернистую дорогу не выводят, а выходят. И со стороны не могло явиться того, чего не было в сердце и воле самого поэта, так что до конца дней своих томился Некрасов от горькой неудовлетворенности, от того, что он не мог прямо и смело смотреть в глаза своей взыскательной совести и в жизненной вялой дремоте «заспал» свою душу…».