Гамлет. Шутка Шекспира. История любви - [11]
А умысел мой вот в чем -
И думаю, что это способ верный:
Когда его ты очернишь слегка,
Так, словно вещь затаскана немного,
Изволишь видеть,
Твой собеседник, если замечал,
Что юноша, которого ты назвал,
Повинен в вышесказанных проступках,
Наверное, тебе ответит так:
"Милейший", или "друг мой", или "сударь",
Смотря как принято у них в стране
И кто он сам.
И все бы хорошо, но в этот момент в голове Полония мелькает совершенно иное - оно бесконтрольно выскакивает из него, и Полоний вдруг говорит на удивление непонятную фразу:
РЕЙНАЛЬДО: Так точно, господин мой.
ПОЛОНИЙ: И тотчас будет он... он будет... Что это я хотел сказать? Ей-богу, ведь я что-то хотел сказать: на чем я остановился?
"И тотчас будет он... он будет..." - говорит Полоний, и эта фраза явно "не из той оперы", она явно чужда контексту! Это видно невооруженным глазом. Значит, по замыслу Шекспира, она просто обязана привлечь читательское внимание.
"И тотчас будет он... он будет..." - говорит Полоний и, словно спохватившись, словно чему-то внутренне ужаснувшись, так что и не сразу сообразив, как выкрутиться из этого положения, он начинает запинаться, пытаясь замести опасные следы: "Что это я хотел сказать? Ей-богу, ведь я что-то хотел сказать: на чем я остановился?" Слуга ему напоминает: вот, дескать, на чем вы остановились, вот на этой фразе. Ах да! - как бы вспоминает Полоний и начинает рассказывать трепетную сказку про заботливого отца, который только и делает, что переживает за нравственность сыночка.
Так что же это за фраза, из-за которой Полоний так ужасно перепугался?
Недавно я уже высказывала предположение, что он неспроста так торопит Лаэрта с отплытием во Францию. Мне показалось подозрительным, что королю он говорит одно, а сыну другое: там утверждает, что вынужден отпустить Лаэрта чуть ли не со слезами на глазах, а дома едва ли не пинками выпроваживает его. Да уж не королем ли он собирается сделать Лаэрта, в связи с чем и выпроваживает его так поспешно, чтобы репутация сына осталась незапятнанной?!.
Давайте обратим внимание на контекст, которым сопровождается лексический пробел во фразе Полония, на которой он запнулся: "И тотчас будет он... он будет..." Разве это может быть как-то логически увязано с каким-то там всего лишь предполагаемым случайным собеседником, у которого слуга должен был что-то выспросить? Да никоим образом! Эта фраза ни к каким случайным собеседникам не относится - она относится исключительно к Лаэрту. Эту фразу очень легко логически продолжить, закончить. Сделаем это за Полония: "И тотчас будет он... он будет... КОРОЛЕМ"!
Тогда понятно, что и круг знакомых Лаэрта, и его встречи, и все его поведение крайне важно, ведь любая ошибка, незначительная погрешность может стоить ему грядущего трона. А кроме того, этот ненавязчивый, но тщательный досмотр может выявить, не догадался ли кто об этом плане, нет ли за сыном слежки, все ли тихо до нужной поры.
Но неужели Полоний действительно собирается посадить сына на трон? А что если продолжить его фразу как-то иначе? Что если Полоний приберегает трон... для себя? Попробуем продолжить фразу Полония иначе: "И тотчас будет он... он будет... СЫНОМ КОРОЛЯ!.." Опять получается!
И действительно, что-то уж слишком заботливым отцом представлен Полоний в пьесе. Да он ведь только и делает, что навязчиво уверяет всех в своих чрезмерных отцовских чувствах! Может быть, именно потому, что все обстоит с точностью наоборот? Он ведь действительно торгует невинностью дочери - так о какой отцовской любви вообще может идти речь?
Нет, Полоний вовсе не тот милый добродушный дедушка, каким он усиленно хочет казаться. Это холодный расчетливый могущественный царедворец, он опасно хитер и чрезвычайно коварен. Зачем ему стараться ради детей, если он сам вполне может стать королем? И Лаэрт ему здесь только помеха. Вот почему он так торопиться сбыть его во Францию. Ведь расчет Полония может сбыться со дня на день!
А какими, собственно, методами Полоний собирается стать королем? Да, видимо, теми же, какими он действовал и до этого, когда чужими руками убрал отца Гамлета. Полоний очень надеется, что нынешнего короля кто-нибудь убьет, и в самое ближайшее время. Кто? Разумеется, Гамлет. Ведь у него для этого масса причин: Клавдий своим скорым браком оскорбил память Гамлета об отце; удовлетворенно-счастливый вид матери мозолит принцу глаза; дядя надолго преградил Гамлету дорогу к трону. Казалось бы, чего уж больше?
Но вот беда: в пьесе среди действующих лиц нет никого, кто мог бы пособить Гамлету устранить дядю так, чтобы принц при этом не пострадал сам. Убивать короля, не имея своей партии, политической поддержки, означает сразу же быть обвиненным в государственной измене. Вряд ли Полоний всерьез рассчитывал именно на эти причины.
И однако расчет Полония строится именно на Гамлете. Полоний уверен: Гамлет обязательно убьет короля! Вот только вовсе не потому, что Клавдий перебежал принцу дорогу к трону или оскорбил память об отце. Есть еще одна, самая важная причина, о которой знает Полоний. Именно эта причина и должна была, по расчету Полония, жестоко растравить Гамлета на убийство буквально сразу же после того, как Клавдий занял королевское место! Полоний прекрасный психолог - именно в расчете на глубинные человеческие чувства и выстроил он свой замысел.
Обращение к дуракам. Предупреждаю сразу: или немедленно закройте мое эссе, или потом не упрекайте меня в том, что я в очередной раз грубо избавила вас от каких-то там высоконравственных розовых очков, которые так успешно, как вам казалось, скрывали ваше плоскоглазие и круглоумие.
Понятия не имею, с чьей легкой руки пошло гулять по свету ложное утверждение, что Шекспир "небрежен". Возможно, тот, кто сказал об этом первым, ошибался искренне. Но армия тех, кто бездумно это повторял и повторять продолжает, не заслуживают снисхождения. Стыдно - выдавать свою творческую немощь за "небрежности" гения.
С переводчиком Шекспира А. И. Кронебергом Белинского связывали дружеские отношения с конца 1830-х гг. В данной и в другой, более поздней рецензии, опубликованной в августе в «Литературной газете», Белинский входит в журнальную полемику, развернувшуюся вокруг перевода «Гамлета». Наиболее сильные ответные удары наносятся при этом по О. И. Сенковскому, автору рецензии на «Гамлета» в переводе Кронеберга в «Библиотеке для чтения», и по Н. А. Полевому, чей перевод «Гамлета» Белинский теперь подвергает жестокой критике.
«Появление книжки г. Васильева очень порадовало нас. В самом деле, давно бы уже пора приняться нам за разработывание русской грамматики. А то – ведь стыдно сказать! – грамматика полагается у нас в основание учению общественному и частному, – а, между тем у нас нет решительно ни одной удовлетворительной грамматики! И как же бы могла она явиться у нас, когда теория языка русского почти не начата, и для грамматики, как систематического свода законов языка, не приготовлено никаких данных?…».
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…».
«…наша критика (если только она есть) не может назваться бедною, истощенною труженицей, сколько потому, что у нас мало деятельных писателей, столько и потому, что у наших писателей деятельность редко бывает признаком силы и разносторонности таланта, что, прочтя и оценя одно их произведение, можно не читать и не оценивать остальных, как бы много их ни было, в полной уверенности, что они пишут одно и то же, и всё так же. Нам кажется, что г. Тимофеев принадлежит к числу таких писателей. Чего не пишет он, каких стихотворений нет у него!.
Лет тому восемь назад представитель какого-то сибирского университета обратился ко мне с просьбой написать сочинение, наподобие тех, что пишут школьники. Мне предложили взять любое произведение из школьной программы и разобрать «образ» любого из персонажей. Предложение показалось интересным, и я согласился. Написал сочинение по роману Ивана Гончарова «Обломов» и даже получил за него какую-то денежку. Экземпляра сборника мне так и не прислали.И вот теперь нашёл я среди замшелых файлов этот текст и предлагаю вашему благосклонному вниманию.
«Он страдал от себя, болел собою. Его лирические строфы показывают, как ужас самопрезрения проникал в его душу, как изнывал писатель в неисцелимой тоске и, словно ребенок, ждал и жаждал спасения от матери, со стороны. «Выводи на дорогу тернистую!..» Но, разумеется, на тернистую дорогу не выводят, а выходят. И со стороны не могло явиться того, чего не было в сердце и воле самого поэта, так что до конца дней своих томился Некрасов от горькой неудовлетворенности, от того, что он не мог прямо и смело смотреть в глаза своей взыскательной совести и в жизненной вялой дремоте «заспал» свою душу…».