Галлия и Франция. Письма из Санкт-Петербурга - [41]

Это был первый король, носивший имя Генрих, роко­вое для всех французских монархов: Генрих I умирает, по всей вероятности, от отравления; Генрих II погибает на турнире, сражаясь с Монтгомери; Генриха III убивает Жак Клеман; Генриха IV закалывает Равальяк; наконец, Генрих V, родившийся сиротой, живет в изгнании, вдали от могилы отца и тюрьмы матери, — несчастный ребе­нок, который расплачивается за ошибки своей династии; несчастное безгрешное дитя, отданное на заклание вме­сто виновных; несчастный агнец, в промежутке между мертвой монархией и еще не родившейся республикой принесенный в жертву странному божеству, которое име­нуют переход ным периодом.

Оба эти царствования были долгими[192] и спокойными[193], как и требовалось молодой и еще слабой Франции. Это были благодетельные царствования, в течение которых пускали ростки те великие события, каким вскоре пред­стояло свершиться. Они подготовили наступление сред­невековья, столь мало изученного вплоть до наших дней, этого железного века с отчаянной головой, крепкой рукой и праведным сердцем. Нация наконец-то дала себе передышку, ибо она готовилась произвести на свет нечто более великое, чем прежние революции: она готовилась разрешиться народом[194], источником всех грядущих рево­люций.

Так что мы намереваемся теперь рассказать не о самом царствовании Филиппа I, а о тех событиях, какие прои­зошли в его правление, одно из самых продолжительных и, судя по его итогам, одно из самых важных для монархии.[195] Филипп был одним из тех людей, какие кажутся великими лишь благодаря оптическому обману, вызванному тем, что на них смотрят через призму свер­шившихся событий; одним из тех людей, какие, подобно Франциску I, выглядят творцами эпохи, хотя на самом деле лишь помогают ей родиться.

И правда, в его царствование произошли три важней­ших события, любого из которых было бы вполне доста­точно, чтобы целиком занять рядовое царствование, — настолько они были стихийны и неожиданны в отношении их причин, огромны и влиятельны в отноше­нии их последствий.

Первым из них стало завоевание Великобритании Вильгельмом, или Гильомом[196], принявшим прозвище Завоевателя и ставшим королем Англии.

Вторым — крестовый поход под предводительством Готфрида Бульонского, ставшего королем Иерусалим­ским.

Третьим — восстание первой коммуны[197], в ходе кото­рого родился французский народ, ставший королем мира.

Мы не осмелимся утверждать, что первые два события были лишь случайными обстоятельствами, подготови­вшими свершение третьего, но, по крайней мере, попы­таемся доказать, описывая их в хронологической после­довательности, что они оказали на него огромное влияние.

В 1066 году английский король Эдуард, прозванный Святым, умер, не оставив детей от своего брака с Эдит.  

Эта смерть породила в королевстве смуты и раздоры, которые не смогло успокоить избрание на трон Гарольда, сына Годвина, графа Кентского. В этих обстоятельствах Вильгельм Незаконнорожденный обратил взгляд на Англию и осознал, что у него зарождается надежда стать ее королем. Для нападения он набрал войско наемни­ков — людей храбрых, грубых, неутомимых и бедных, которым нечего было терять, но которые могли получить все. Семьсот кораблей стояли на якоре в гавани Сен- Валери. Пятьдесят тысяч человек поднялись на борт этих семисот кораблей, и флот распустил паруса.[198]

И тогда взору открылось удивительное зрелище: зре­лище войска, намеревавшегося завоевать народ, и гер­цога, намеревавшегося сорвать корону с головы короля. Без сомнения, какое-то время и народ, и король думали, что им привиделся сон, и не верили в реальность проис­ходящего: народ — до тех пор, пока его не завоевали; ко­роль — до тех пор, пока он не увидел себя распростертым и умирающим на поле битвы при Гастингсе.

Восьмичасовой битвы оказалось достаточно; одно сра­жение — и все решилось. Правда, в этом сражении погибло шестьдесят восемь тысяч человек.

Вильгельм взошел на трон Гарольда, сменив свое про­звище «Незаконнорожденный» на прозвище «Завоева­тель»; и юный король Франции, приняв королевство из рук своего регента Бодуэна, со страхом узнал, что у него есть вассал-король, куда более могущественный, чем он сам. То был бессознательный страх, то было предчув­ствие беды, которым спустя восемнадцать лет предстояло найти подтверждение в первых губительных последствиях войны между двумя сестрами, сестрами слишком краси­выми, слишком ревнивыми и слишком близкими, чтобы оставаться подругами, — между Францией и Англией; войны, порожденной шуткой[199] и продолжавшейся затем восемь веков; войны нещадной, какими и должны быть семейные войны; бесконечной череды битв, прерывае­мой порой перемириями, но никогда — миром; схватки, в которой Франция, подобно Антею, всегда встает на ноги, но делает это она всякий раз после того, как каса­ется земли.

Перейдем теперь к крестовым походам и причинам, которые их вызвали.

Пока в Африке превосходством обладали персы и египтяне, христиане, хотя и подвергаясь притеснениям, все же могли еще достаточно свободно отправлять свой культ. Однако после захвата Иерусалима в 1076 году Алп- Арсланом, вторым султаном турок