Но девушка знала, что за жест я использовала.
И она пришла сюда одна, без компаньонки, гувернантки и даже служанки. Что-то мне подсказывало, что, узнай кто-то из них, где пропадает их хрупкая госпожа, они наложили бы на себя руки — это была бы куда более милосердная судьба, нежели та, что их ожидала, когда о местонахождении красавицы проведает ее отец.
Ради чего высокородная могла так рисковать?
Судя по тому, как небрежно она рассталась с деньгами и спокойно уселась на пуфик в кибитке гадалки, ничуть не переживая за чистоту платья, — точно не из-за материальных благ. Их красавице хватает, и она привыкла относиться к ним как к чему-то само собой разумеющемуся.
Если бы речь шла о родственнике или друге, человеке ее круга, — о нем беспокоились бы ее родители, и уж им-то никогда бы не пришло в голову прислать драгоценную дочь к ваандарарам в поисках гадалки.
И жест… девушка, конечно, хорошо образована, иначе ей бы потребовался перевод надписей на доске, но откуда ей знать такие вещи? Я обреченно зажмурилась — и рискнула.
Вторая монетка задребезжала и сползла на иероглиф «мужчина». Замерла на несколько секунд, давая прочесть надпись в центре, — и девушка вдруг резко втянула в себя воздух, едва не зашипев. Перемещение бураи на иероглиф отрицания и затем — возвращения заставил ее горько и досадливо прикусить губу.
Я понадеялась, что мой облегченный вздох остался незамеченным.
— «Он не вернется», — бегло прочитала гостья и призвала на помощь все свое самообладание: спина стала еще прямее — хотя, казалось бы, куда дальше? — лицо окаменело, а взгляд остановился, гневно вперившись в доску. — Но ведь ты вернулась оттуда! Как тебе это удалось?
Наверное, на мгновение я превратилась в ее зеркальное отражение. По счастью, мне не нужно было отвечать вслух.
Третья, последняя, монетка бодро переползла на иероглиф «невозможно» — и осталась лежать.
— Что это значит? — требовательно поинтересовалась красавица, усилием воли удерживая на лице нейтральное выражение, — хотя, разумеется, и так уже все поняла.
— Мне очень жаль, госпожа, — голос у меня осип, и я ничего не смогла с этим поделать. — Путь, которым воспользовалась я, для него закрыт. Из Самаджа Ками невозможно выйти, если только ты не безмерно талантлив — или не обзавелся могущественным покровителем.
— А ты, несомненно, безмерно талантлива, — саркастически протянула девушка.
Я стиснула зубы — а потом смиренно опустила ресницы и мечтательно, насквозь порочно улыбнулась. Просто чтобы напомнить ей, с кем она пришла обсуждать пропавшего возлюбленного.
— Боюсь, нет, госпожа, — мягко сообщила я и чуть повела плечом.
Ворот традиционного одеяния ками раскрылся ровно настолько, чтобы показать линию ключиц и ни в коем случае не больше. Для тех, кто всю свою жизнь учится распознавать намеки и скрытые подтексты, этого было более чем достаточно.
Может быть, я и не кладезь талантов. Но все же сумела найти покровителя, который выкупил меня у Самаджа. А уж что я могла предложить ему взамен…
Красавица осознала, что, и залилась краской. Думать так о возлюбленном она не могла и теперь тоже считала, что мой путь ему определенно не подходит.
Но, похоже, девушка отчаялась настолько, что была готова советоваться даже с кочующей гадалкой — а потому щедрой рукой высыпала на доску еще три монетки. Я тихонько вздохнула, но отказывать не стала: деньги никогда не лишние, даже если ради них придется еще раз растоптать чужие надежды.
— Он не должен был туда попасть, его отдали вместо платы за землю, — нерешительно созналась красавица и снова разгладила юбки. — Это можно как-то использовать?
Четвертая монетка поползла влево и остановилась зеркальным отражением первой — на безапелляционном «нет». Должен был, не должен — а раз попал, то никуда не денется. Самадж своих держит крепко.
— Я могу продать часть своих украшений, — тихо, с каким-то скрытым, но явно нарастающим надрывом предложила девушка.
Я повела плечом в обратную сторону, и ворот сам собой запахнулся до вполне пристойного вида. Монетки остались недвижимы.
— Госпожа, я отчего-то уверена, что почти все твои украшения — фамильные, и продать их ты не сможешь, — старательно придерживаясь ровного тона, сказала я. — А стоимости прочих наверняка едва хватит, чтобы выкупить ками второго месяца обучения. Но раз ты настолько отчаялась, что пришла сюда, — прошло куда больше двух месяцев, верно?
Она держалась на одной гордости. Фамильной, не иначе.
— Нет честного пути спасти его, — сдалась я. — Если ты не побоишься…
— Я не побоялась прийти сюда, — ледяным тоном напомнила госпожа.
Увы, нахальные ками плохо урезонивались одними интонациями, сколько бы поколений господ их ни тренировало.
— От того, что ты пришла сюда, госпожа, твоя репутация не пострадает — если, конечно, успеешь вернуться до рассвета. А вот если кто-то узнает, на что ты готова, чтобы вызволить какого-то ками… а уж если ты действительно вызволишь его не слишком законным путем и рискнешь остаться с ним — что сделается с твоей матушкой, госпожа?
— Ничего, — поджала губы девушка. — И не нужно соболезнований. Лучше расскажи, о каких «не слишком законных» путях ты говоришь.
