Фвонк - [41]

«Я думаю, вы не представляете себе, до какой степени он устал. Кроме того, ему надо дать возможность злиться. Похоже, он никогда себе этого толком не позволял».

Хельга записывает: «злиться».

«Вы не можете просто отправить его на больничный хотя бы на недельку? Это очень помогло бы».

«Фвонк, остался всего год до выборов, мы не можем себе такого позволить, партии нужен премьер-министр в отличной форме».

«Но он не в отличной форме и вообще ни в какой».

ЖБК берет имбирную печеньку и долго смотрит на Фвонка.

«Все ближайшее окружение Йенса, — говорит она, — внимательно отслеживает происходящее, центральный аппарат нервничает. Когда Йенс в ударе, то лучшего премьера и желать невозможно, но все близкие видят, как он сейчас удручен и подавлен. Притом это более чем понятно, и мы бы с радостью отправили его на юг и на недельку, и на две, будь у нас малейшая возможность. Но ее нет, Фвонк, и Йенс сам это понимает. Жизнь нельзя притормозить потому, что ему трудно. Йонас ждет наизготове, но народ любит постоянство и чтоб все было правильно, у нас есть данные соцопросов, из них видно, что смена премьера сейчас, посреди срока, нанесет партии урон в семь-восемь процентов. Как бы ни любили люди Йонаса, их нервирует сам факт перемен».

Фвонк замечает, что по улице идет брюхатая, и отодвигается поглубже к спинке стула.

«Они так тебя и мучат?»

Фвонк кивает.

«Вот дур-ры», — говорит Хельга.

«Да».

«В общем, нам необходимо, чтобы Йенс продержался на плаву еще по крайней мере год. А после этого хоть потоп, хоть депрессия».

«Хватит болтать, — отвечает Фвонк. — Не пора ли нам лучше раздеться?»

«Давай. Я очень люблю, когда ты говоришь и ведешь себя смело и прямо».

* * *

166) Йенс не приезжал уже пару недель. Фвонк видит его только по телевизору — красные круги под глазами, во время нескольких дебатов что-то мямлил нерешительно. Притом комментаторы в газетах писали об этом куда мягче, чем можно было ожидать. Видимо, жалели ради очевидной всем его усталости. Однажды он возник у Фвонка на пороге с двумя баулами через плечо.

«Знаешь, на меня так давят со всех сторон, что я решил пресечь это решительно и грубо».

«Как тебя понимать?»

«Так, что я приехал к тебе жить. И пошли все они на фиг. Йонас может занять мое место, я так и сказал. Все равно ни о чем другом он не думает. С того момента, как я взял его в министры, он только и мечтает стать калифом на час, на два. Сначала я видел в этом угрозу, особенно когда газетные барометры популярности стали показывать, что его цифры выше. Я прямо в бешенство впадал. В то время случалось иногда, что меня обходила лидер „Хёйре“, ну знаешь, такая корпулентная, из Бергена, а это вообще дурдом, нет, правда — дурдом, одно слово».

«Ты прав», — поддакивает Фвонк.

«А помнишь, как я два года назад пробил соглашение с русскими по Баренцеву морю?»

«Что-то слышал, — осторожно отвечает Фвонк, — я был тогда в глубоком помраке».

«Вот и я тоже. Йонас разве что чуточку подсобил мне в самом конце, хотя сам он наверняка уверен, что вообще сделал все сам. У него работа, прямо сказать, проще простого: езди себе по миру, всем улыбайся и давай денег, вряд ли это такой тяжкий труд, да, но у него, как всегда, хватило наглости вылезти на первый план. Выскочил и давай шпарить по-французски, русские, конечно, впали в очарование, в итоге все газеты вышли с ним и русскими на обложке, а я где-то там сбоку припека. Короче, я останусь у тебя, посплю в гостиной, если не возражаешь. А то внизу грустно и уныло. Они даже не спросили меня, в какой цвет там все покрасить, как обустроить, государство само всем распорядилось через мою голову. А я бы сделал все иначе. Здесь у тебя мне гораздо больше нравится. Кстати, хотел спросить, можно я принесу свои диски и смешаю с твоими, поставлю в алфавитном порядке — так надо, иначе я не усну, впрочем, я и так не усну все равно».

Фвонк молчит, не отвечает.

«Хорошо, чтоб тебя это не пугало, я свои диски помечу, приклею к ним стикеры, например, — продолжает Йенс, — вот именно — приклею к ним красные стикеры, у нас в правительстве где-то были».

167) Йенс по-прежнему уходит каждое утро на работу, свои обязанности он выполняет, но ни задора, ни куража у него нет. В основном он сидит и пишет под вымышленными именами письма в «Друга Отечества»: «Давно пора завести в зоопарке лигра!» или «Лигры — тоже создания Божьи!» Хельга и прочие секретари прикрывают и маскируют его бездействие как только могут. На практике большая часть управления переходит к Йонасу, но до газет это не доходит. Вся администрация работает в чрезвычайном режиме. Народ ничего не замечает, разве что в телеинтервью и дебатах Йонас и остальные партийные начальники мелькают чаще, чем прежде. Игра идет на грани фола. Однажды в радиодебатах с Фрукточницей Йенс прямо в микрофон назвал ее аферисткой-разводчицей, по счастью, это была запись, а не прямой эфир, так что эти слова успешно стерли. Фрукточнице на все ее жалобы ничего не ответили — доказательств нет, работавшие в тот день в студии ничего не помнят, и все закончилось сетованиями на несносный нрав Фрукточницы.

168) После обеда Йенс с охранниками приезжают к Фвонку, и, пока он готовит еду — макароны, треску, яичницу или что-нибудь столь же несложное, Йенс валяется на диване или строит что-то из «Каплы».