Футурист Мафарка. Африканский роман - [35]

И, казалось, весь город тихо скользил в большом райском Ниле, под лазурью, пропитанной фиолетовой прохладой… О, великолепие вечера, изумленного своей собственной красотой и обреченного умереть!..

Мафарка с восхищением чувствовал, как этот голос, колеблющийся по прихоти света, входил в его сердце с качанием колыбели, жалобным кваканием руля и стонами блоков.

Высоко, в небе, голоса хлопали крыльями с улетевшим отрядом огненных журавлей и c гибкостью голубей, летящих и держащих розу в клюве.

Вдруг Мафарка испытал тягостное чувство, заметив, как дрожит под его рукой лицо Магамала.

– Магамал, что с тобой?.. Почему ты дрожишь?..

– Брат, не беспокойся об этом… Это летний вечер леденит мне спину. Но пение этих девушек мне приятно.

– Почему же ты так побледнел?.. Магамал, мой возлюбленный Магамал, час твоего счастья пробил только что… Иди к своей супруге и подольше отдохни на ее сердце!.. Вот авгурский поцелуй, который дает тебе во имя Аллаха, Мафарка!

Не отвечая, Магамал позволил поцеловать себя. Он медленно прижал губы к щеке брата. Мафарка вздрогнул от ожога этого поцелуя и грустным взором следил за любимым юношей, который удалялся, побледневший, и исчез, как легкая тень.

Потом взгляд короля замедлился на чудовищных крупах жирафф войны, выделявшихся на меди заката, принимавшего мало-помалу бронзовый оттенок.

Зенит казался жестким и выпуклым, как огромный свинцовый щит, в то время, как на востоке, у последнего предела песков, горы драпировались в светящийся порошок: воинственную и летающую душу пустыни. Мафарка пристально разбирался в своих честолюбивых замыслах, очерченных ясно, как эти верхушки цвета жженного кофе, которые резко выдавались на бледном западном небе. Мало-помалу небо повсюду смягчалось, переходя от оттенка желтой меди к желтой влажности бананов, чьи желтые ветки с плодами качались над его головой; кадило, в котором горел чудесный сахар.

Тогда чувственное желание вечера, коснувшись сначала ноздрей, а после губ короля, напомнило ему о лакомых молодых девушках. Кротким жестом он велел им приблизиться; но они пели, от всего сердца, без памяти, забывшись, запрокинув назад голову, полузакрыв глаза, чтобы лучше впивать дикий запах торжествующего и победного самца-властелина.

– Приблизитесь и придите в мои объятия, чтобы я мог вкусить вашу ароматную девственность!..

В этот миг, благодаря волшебству африканских вечеров, небо вновь зажглось, точно солнце делало вид, что возвращается. Скрытная, розовая и синеющая окраска украсила пейзаж, который кричал от наивной радости.

Молодые девушки сейчас же замолчали, чтобы послушать голос света, являя свои зубы, белые и мелкие, как чешуя сосновой шишки.

Тогда Мафарка заговорил вкрадчивым и бархатным голосом, который, казалось, был еще смочен идеальной кротостью материнского молока.

Летящий ветерок иногда срывал с губ короля, жестких и грубых, мелодические лепестки. Вокруг Мафарки девушки склонились, прижавшись стройными выгнутыми телами, причем, задние старались просунуть голову через передний ряд, и, словно висели, подобно бананам, на вкусном стебле его голоса.

– О, я беру вас всех!.. И я охотно буду ласкать умело и сладостно ваши тела, освободив их от шелковистой коры. Я предугадываю, что они жгучи и хорошо предназначены для тонких и буйных любовных драк. И мое тоже, несмотря на то, что оно вынесло столько ударов сабель, несмотря на столько ночей, скорее раздавленных, чем проспанных, на камнях… О, я знаю, я знаю, как надо любить и ласкать…

Он ходил, говоря это. Просторный и гибкий ритм его шагов очаровывал молодых девушек, которые кудахтали от удовольствия, следя за образными жестами, которыми Мафарка очерчивал контур своих идей. Это был неизреченный рай, который они видели цветущим на губах короля, среди пожара его взглядов; они грезили растянуться под заманчивой тенью его длинных ресниц.

– Я знаю, что для того, чтобы заставить вас извиваться от удовольствия надо щекотать вас повсюду, повсюду… пятки и пахучие гроты ваших подмышек, которые зовут любовь криком, как псы при апрельской луне. И шутки тоже! Я знаю массу шуток!.. И забавных историй, которые заставят вас запрокинуть головы на подушки!.. Да, да! Когда я вам их расскажу, вы схватитесь обеими руками за круглый живот и обнажите ноги и замашете ими, как при прощании перед отъездом; и они замкнутся, как клешни краба над своей добычей! В августе, когда в окна врывается желтый цвет и острый запах тоски; когда жар жужжит вам в уши мушиным голосом! Жужжит: – Слишком мало, слишком мало быть голой! Надо освободиться от жгучего шелка и материй, которые покрывают ваши, распухшие от нестерпимого зуда, груди… О, я знаю, что надо делать!..[52]

«Как видите, я вас не презираю… Я вас люблю и понимаю вас всей культурной жаждой плоти, которая вскопана глубокими, высохшими и черными колодцами… Но вы будете несчастны потом! Ибо высшее, чего я жажду, это желание убить вас!.. Что вы можете требовать от живого кинжала, каким являюсь я?!.. Ах, лишиться сегодня вас до первой ласки, после первого беспомощного состояния ваших страстных и растопившихся зрачков!.. Ах, лишиться вас таких, каковы вы есть, целиком закрытых корою стыда!.. Но я мечтаю, увы! о неизбежном удовольствии сорвать эту кору с вас длинными полосами, как обнажают огромный тропический плод!..