Фуше - [67]

Монсеньор, один из законодателей древности, более других прославленный своей мудростью, Солон, после продолжительных смут, в первый же день по восстановлении порядка, пожелал, чтобы город Минервы, как храм, чей пол надо было отмыть, очистился целиком, пронес статуи богов по всем улицам и площадям; он достиг общественного успокоения при покровительстве небес: вот, Монсеньор, тот пример, которому королю следует подражать, а не примеру Карла II[88], который после того, как пообещал всеобщее забвение, не простил никого и заменил зрелищем казней радость увеселений, праздников и танцев при Дворе, чем запятнал свое царствование и уготовил династии Стюартов новое и на этот раз окончательное падение, завершившееся при его брате.

Полагаю, что мне известно настроение французского общества, Монсеньор. У меня было достаточно времени, чтобы наблюдать его в то время, когда мне было поручено его просвещать и направлять. Представляется, что при нынешних обстоятельствах вся Франция намерена сплотиться под сенью Бурбонов в том случае, если королевская и национальная конституция в равной степени будут гарантировать нерушимость всех прав и свобод.

С другой стороны, представляется не менее реальным, что народ в своей массе выказывает сожаление относительно Регентства и что в остатках наших армий предпочтение отдается Наполеону. Если бросить в эти размышления зерна разногласий, миролюбивые настроения будут скоро уничтожены, а враждебные чувства получат дальнейшее развитие. Все снова будет ввергнуто в огонь, если мудрые короли, но великодушно мудрые, не начертают вокруг трона Бурбонов и даже на своей короне, так сказать, десять принципов свободы, такой же подлинной и такой же обширной, как декалог[89] Англии. Я добавлю только одно слово, Месье. Я знаю людей, осужденных несправедливо, и которые, однако, молчат: среди этих людей есть много таких, которые не выказали бы никакого сожаления по поводу своей жизни, если бы перед тем, как они ее потеряют, им дали бы возможность излить свою душу Франции, Европе и смерти. Было бы опасно погубить такие души. Важно суметь их оценить и заставить их признать, что они чувствуют и умеют чувствовать и хранить вплоть до дней катастрофы.

Что касается меня, Монсеньор, давно уставший, чувствующий отвращение к жизни, я желаю только отдыха, и без пылкого желания видеть трон Бурбонов восстановленным на вечных основах у меня не было бы сил ни размышлять об общественном устройстве Франции, ни донести свой голос до Вашего Королевского Высочества.

Имею честь быть…»^{702}.

Увы, чернила потрачены герцогом Отрантским впустую. Светлейший адресат хранит гробовое молчание, однако Фуше трудно обескуражить. Герцог Отрантский не сдает позиций без боя. Он старается вновь стать нужным, необходимым. Его мертвенно-бледное лицо мелькает в доме у Талейрана, в салоне герцога Дальберга; ему удается попасть на аудиенцию к «Агамемнону всех народов» — российскому императору Александру I. Он не скупится на советы: возвратившимся во Францию эмигрантам Фуше рекомендует умеренность, справедливость, терпимость; развенчанному императору он советует уехать в Соединенные Штаты, чтобы «начать жизнь среди народа… который будет в силах оценить (его) гений, не страшась его…»; он пишет письма графу д’Артуа. Одно из них гласит: «Почитаю своим долгом сообщить Вашему Высочеству, что спокойствие… не может быть вполне гарантировано до тех пор, пока император Наполеон находится на острове Эльба»^{703}. Герцог Отрантский «не забывает» и короля Людовика XVIII, которому послания Фуше передает назначенный морским министром Малуэ. Он настойчиво внушает власть предержащим мысль о том, что не стоит менять цвет национальной кокарды и флага, возвращаясь к белому знамени Бурбонов. Король должен его понять. Сделать ему это тем проще, что в свое время у его знаменитого предка Генриха IV достало мудрости отречься от протестантизма, получив взамен корону^{704}. Фуше делает все, чтобы заинтересовать новых хозяев своей особой, но повсюду натыкается на глухую стену: в нем не нуждаются. «Герцог Отрантский, — пишет А. З. Манфред, — трижды предлагал Бурбонам свои услуги, и трижды они были отвергнуты»^{705}. Ничего не добившись, он едет в Феррьер, но затем вновь возвращается в Париж. Предлог для возвращения легко найден: его превосходительство господин сенатор ищет в столице учителей для своих детей. Наряду с поисками учителей Фуше проводит розыски совсем иного рода. Через русского дипломата Поццо ди Борго он сводит знакомство с королевским любимцем, графом де Блака. На неопытного Блака многоопытный экс-министр производит большое впечатление. Герцог Отрантский не прочь стать ментором фаворита. Он пишет к нему обширное послание, в котором сообщает, что возбуждение среди народа вызвано боязнью восстановления феодальных порядков в стране, что правительству следует также учесть недовольство, существующее в армии, и т. п.^{706}. Зерна брошены в каменистую почву. Герцогский титул Фуше не изглаживает из памяти обитателей Тюильри его «революционного» прошлого. Король не может «победить… отвращения для того, чтобы принять на службу человека, голосовавшего за смерть его брата»