Фурманов - [58]

Он решил собрать воедино, записать все свои мысли об этом человеке. Вот Фрунзе в штабе дивизии диктует приказы, в бессонные ночи никнет над прямым проводом, который идет прямо в Кремль, к Ленину.

Вот Фрунзе тонкой палочкой водит по огромным полотнищам раскинутых карт, бродит в цветниках узорных флажков, остроглазых булавочек, плавает по тонким нитям рек… идет шоссейными путями. Тонкой палочкой скачет по селам-деревням, задержится на мгновенье над черным пятном большого города и снова стучит — стучит — стучит по широкому простору красочной, причудливой, многоцветной карты.

Около — Куйбышев, чуть «крепит» бессонные темные глаза, встряхивая лохматую шевелюру; они советуются с Фрунзе на лету, они в минуты принимают исторические решения, гонят по фронту, по тылу, в Москву — гонят тучи запросов, приказов, советов… И вместе с ними — неразлучные, верные, лучшие, которых только выбрал — и знал и любил — Фрунзе… Они в те дни провели работу, которую еще не узнала и не оценила история: это они ночи насквозь корпели над мучительно-вздорными сводками фронта, вылавливали оттуда крупицы правды, отметали паническую или восторженную ложь и из этих крупиц составляли какую-то свою, особенную и мудрую правду, это они давали сырье Фрунзе, Куйбышеву, Баранову… чтобы из этого многоценного сырья крепкие головы отжимали самое нужное, из отжатого строили свои планы, из планов связали грозную сеть, в которую должен был попасть Колчак…»

Он делал, комиссар, свои беглые записи. И еще до того, как родилась у него мысль написать книгу о Чапаеве, где-то в творческом подсознании складывалась так и ненаписанная книга о Фрунзе.

«Кипел неугомонной, пламенной работой штаб. Все понимали, какой момент, какая ответственность: здесь не здоровье, не отдых, не жизнь человеческая была дорога, здесь ставилась на карту сама Советская Россия. Бешеным потоком хлестала здесь через край творческая энергия этих удивительных людей: Фрунзе умел подбирать своих помощников. С Фрунзе не задремлешь — он разбередит твое нутро, мобилизует каждую пружинку твоей мысли, воли, энергии, вскинет бодро на ноги, заставит сердце твое биться и мысль твою страдать так, как бьется сердце и мучится мысль у него самого. Кто с Фрунзе работал, тот помнит и знает, с какой мукой и с какой неистовой радостью он всего себя, целиком, до последнего отдавал — и мысль, и чувство, энергию — в такие решающие дни.

Крепко сжат был для удара по Колчаку железный кулак Красной Армии. Фронт почувствовал дыхание свежей силы. Вздрогнул фронт в надежде, в неожиданной радости. Вдруг и неведомо как перестроились смятенные мысли, полки остановились, замерли в трепетном ожидании перемен.

И вот наступили последние дни: Фрунзе повел полки в наступленье».

Переправа через Белую началась ночью.

Первой неслышно погрузилась на зыбкие, скользкие плоты передовая рота Иваново-Вознесенского полка. Перед рассветом весь полк был уже на том берегу. Цепями залегли бойцы в ожидании приказа об атаке, о штурме вражеских окопов. Переправой руководил сам Чапаев. За ивановцами переправлялись Пугачевский, Разинский и Домашкинский полки.

Николай Хлебников со своими артиллеристами ждал приказа начдива открыть орудийный огонь, расчистить дорогу наступающей пехоте.

— Огонь!..

Беспрерывными залпами загремели орудия.

Колчаковцы рванулись из окопов. Тогда поднялся Ивановский полк и двинулся вперед. Артиллерия перенесла огонь по дальней линии, по отступающему противнику.

Пугачевцы шли берегом по реке, огибая крутой дугой неприятельский фланг.

Ивановцы стремительно, без остановки гнали перед собой вражескую цепь и ворвались в прибрежный поселок Нижние Турбаслы.

Здесь остановились. Зарываться дальше было опасно. Надо было ждать подхода других полков. Чапаев быстро стягивал бойцов на том берегу. Он был вездесущ.

Фурманов находился в бригаде Потапова, у железнодорожного моста. Беседовал с бойцами, готовил их к бою.

Началась переправа. На лодках, на плотах, на бревнах плыли бойцы. Впереди на маленьком плотике Фурманов с винтовкой в руках. Рядом на плоту — командир Интернационального полка. Разорвался вражеский снаряд. Плот разнесло в куски. Под неприятельским огнем Фурманов первым соскочил на землю. За ним бойцы. Тут же ложились и Окапывались.

Когда переправилось несколько батальонов, Фурманов поднялся во весь рост:

— Вперед за мной! Ура!

Бойцы бросились за комиссаром в атаку, на штурм вражеских окопов.

Вскоре удалось переправить и четыре броневика. Но они застряли в зыбких колеях, в рыхлом песке побережья. Отброшенные вверх, к городу, колчаковцы пришли в себя и двинулись в контратаку. Выло уже семь часов утра. В четырехчасовом бою иванововознесенцы расстреляли весь запас патронов.

— Ни шагу назад, — кричали командиры, — помнить бойцам: надеяться не на что — сзади река, в резерве только… штык.

Но вражеская контратака развивалась. Ивановцы не выдержали (патронов все не было) и попятились назад.

— Принять атаку в штыки! Нет переправ через реку. Ложись до команды. Жди патронов!..

Враги почувствовали растерянность в рядах чапаевцев.

И в этот момент подскакали всадники, спрыгнули с коней, вбежали в цепь.