Фуллстоп - [29]

Он нагнулся, поднял упавший стержень и отдал ей, на секунду коснувшись ее пальцев. Дживан снова подтолкнул его к выходу, пришлось подчиниться. Солонина просто вежливо приподнял шляпу перед дамой и последовал за своим коллегой, не говоря ни слова. Что-то подсказывало Александру, что дело этим не закончится, но сейчас ему было все равно.

И с любыми гасителями он еще поборется.

Глава 10. Туманные перспективы

Уличная духота и события в столовой не располагали к разговорам, но Дживан неожиданно легко спросил:

— Как вы считаете, Александр Дмитриевич, сколько местных жителей сейчас ютится по родственникам в других городах и в аварийных бараках для беженцев?

— Я не знаю, — сдержанно ответил Александр.

— Ну, так я вам скажу, — весело отозвался тот. — Около полумиллиона. Даже чуть больше. Сами понимаете, разместить их с комфортом — задача невозможная при экстренной эвакуации товарными поездами и прочим вспомогательным транспортом. И заметьте, это не какие-то выносливые солдаты — простые люди, среди них женщины, маленькие дети, инвалиды, пенсионеры. Весь их налаженный быт и досуг полетел к чертям из-за вас. Как по-вашему, что они чувствуют сейчас, пока вы играете в революционера?

Александр промолчал.

— Вот в вашей высокоморальной литературе часто обсуждается вопрос всеобщего счастья, — продолжал Дживан. — Какая цена разумна и справедлива. Слезинку ребенка, помнится, классик отверг. Христианство всю жизнь кается за смерть одного взрослого человека. А вы свое минутное счастье купили ценой слез пятисот тысяч, и при этом даже аппетит не потеряли. Не говоря уже о желании накалякать два абзаца краденым стержнем. Захотели — сделали, плевать на все. Вот я и думаю — не то вы новый вид шкурника, не то вообще какой-то отдельный подвид приматов. Сами-то как считаете?

— Это вы сейчас вместо того, чтобы бить меня? — усмехнулся Александр. — Очень хочется?

— Боже упаси, — искренне ответил Дживан. — Мне правда интересно.

— У вас ошибка в рассуждениях. Или намеренная подтасовка. Я купил не свое счастье. О себе я как раз тогда не думал. Наоборот, был уверен, что умираю, хотел успеть помочь другому человеку. Желай я чего-нибудь для себя, обвинение было бы справедливо.

Солонина крякнул, Дживан тоже несколько изменился в лице, но быстро справился.

— А вы неплохой софист, Александр Дмитриевич.

— Правда — не софистика. Я виноват перед всеми этими людьми, но не так, как вы хотите меня убедить. Как причина несчастного случая — да, но совесть у меня чиста. И мне тоже крайне интересно, зачем вам нужно вызвать во мне чувство вины. Это облегчит вашу работу? Сделает меня более управляемым? Или вам просто хочется этого в отместку за то, что вы унизительно пасуете перед главным врачом? Кстати, почему?

Солонина с некоторым испугом взглянул на него, но ничего не сказал. Дживан тоже не ответил, закусил губу. Они двигались в полном молчании, пока розовый корпус не вырос у них на пути. У облупленной коричневой двери все трое остановились.

— Александр Дмитриевич, — скучно сказал Дживан, покачиваясь на носках вперед и назад, — поскольку на нас возложена ответственность за вашу возможную утрату контроля, то не согласитесь ли вы добровольно помочь нам в этом нелегком деле? Как человек, за чью сознательность поручилась наша замечательная Нина Ивановна, и ради несчастных беженцев, которые вам якобы не безразличны?

Александр посмотрел в его полуприкрытые, как у змеи перед броском, глаза.

— Что вам нужно? Чтобы я сидел здесь под замком?

— Это, как вы понимаете, совершенно не гарантирует того, что вы не найдете какое-нибудь новое орудие труда и не начнете писать прямо на полу, например, собственной кровью для пущего драматизма.

— Могу дать слово.

— Человек в стадии красного цветка не хозяин своим словам. Захотел — дал, захотел — взял. Пятьсот тысяч человек не простят мне такой легкомысленности.

— Что тогда? Смирительная рубашка и мушка на затылок?

— «Много вас, сумасшедших, найдется: каждый по цветку, весь сад разнесут», — засмеявшись, процитировал Дживан. — Любите Гаршина? Нет, Александр Дмитриевич, мы не звери, что бы вы там себе ни думали.

— Руки вам забинтуем, — вдруг не выдержал Солонина, которому игра в шарады давно и явно стояла поперек горла. — Ручку держать не сможете, пальцем не напишете, большего от вас не требуется. А ходить и лежать это не мешает. И даже не больно.

Александр пожал плечами. Дживан пересек предбанник, вошел в комнату. Солонина прошагал следом, вытащив из кармана упаковки бинтов. Обычные аптечные бинты в коричневой бумаге с красным крестом, такие были в лечебном корпусе на полке. Он заставил Александра сесть на край кровати и положить руки на табуретку. Подчиняясь, Александр не мог отогнать дурацкую мысль, что ему сейчас переломают пальцы, даже зажмурился. Но сказанное оказалось правдой, повязки Солонина накладывал профессионально и четко, Александр даже заподозрил у него медицинское образование или очень хорошие курсы оказания первой помощи.

Или огромный опыт.

На руках быстро образовались две варежки, оставляющие свободными только большие пальцы. Развязать случайно концы бинта, охватывающие запястья, было невозможно, да и специально пришлось бы разве что разрезать, до того маленькими и тугими были узлы, ногтями и зубами не возьмешь. Карандаш в такой руке тоже не удержишь, не говоря о стержне.