Фрау Шрам - [41]

— Как?.. Из Баку?!

Оказывается — у него двойное гражданство и он уже больше года живет в Баку… Америка?.. А что Америка после того, как погибли родители в автокатастрофе.

— Нет, ты не знаешь, ты даже представить себе не можешь, ведь это же я, я сам надоумил их ехать во Флориду, отдохнуть… — Голос его начинает вибрировать, я слышу, как он раскуривает сигарету. — Я еще буду судиться с Фордами. Я найму лучшего адвоката. Кстати, Новогрудский, у тебя в Москве нет адвоката? — (Господи, откуда у меня адвокат?!) — Я этим американским крысам не доверяю.

Выяснилось, что он искал меня, но никак не мог найти ни бакинский мой телефон, ни московский… Нана?.. Но у вас же у всех, черт возьми, изменились телефоны.

Да. Верно. Возле нашей школы построили новую телефонную станцию и всем поменяли номера.

Но у него совершенно случайно сохранился телефон хашимовской квартиры на Тбилисском проспекте. Там живут родители Хашима, и они дали его телефон. Конечно, он знает, что я с ним практически не общаюсь, не разговариваю, но ведь Хашим, каким бы он ни был, первый предложил ему приехать, сказал: «Приезжай, гагаш[46], я поделюсь с тобой своим миром».

— Но ты же знаешь, как Хашим умеет делиться.

Оказывается, тот засадил его за компьютер, и теперь они вместе делают дела. (Конечно, вместе — это одно название.) Естественно, Марик снова уже мечтает об Америке… Почему не возвращается? Есть определенные сложности. Какого свойства? Не телефонный это разговор.

Оказывается, он меня видел, а я его нет. Вот так вот. Каким образом? Маленькая тайна.

Представил себе, как друг моего детства видит подъезжающий к нашему дому «Сааб» с чернеными стеклами, как выходят из него мама, Заур-муаллим, я (такой же маленький, какой смотрелась с крыши Нана, возвращавшаяся с базара), как телохранитель спешит к багажнику и как я опережаю его. Да, он видел, он все видел сверху, а я даже не догадывался, даже представить себе такого не мог.

Нет, старики правы, когда говорят, что нельзя долго смотреть на спящих детей, на взлетающие самолеты, на человека, идущего по натянутому канату без шеста с завязанными глазами, — а еще на мальчишек в грузовиках, отправляющихся на фронт. А еще нельзя долго смотреть на город с крыши твоего дома, крыши не для того существуют.

Когда я его спросил, не курит ли он случайно «Кэмэл» и не ходит ли в кроссовках, он тоже, надо отдать ему должное, молниеносно сообразил.

— Выходит, ты уже там побывал.

— Устанавливал антенну с мастером.

Ему не надо объяснять мне, почему он иногда поднимается на чердак, на крышу, я прекрасно его понимаю, видимо, другу моего детства сейчас необходимо восстанавливать себя по кусочкам. Да, птичье преимущество, оно потому и птичье, что птицы, в отличие от человека, способны без труда охватить целое, не деля его на прошлое, настоящее и будущее, попеременно отдавая предпочтение то одному времени, то другому, то третьему, в зависимости от настроения раскрашивая его в разные цвета.

— Что делаешь сегодня? — спрашивает он меня, спрашивает так, что я понимаю, — отказать ему во встрече просто не имею права — но я же сегодня встречаюсь с Ираной.

Он долго-долго объясняет мне, как найти в Крепости его дом. Я практически исчертил уже весь лист и исчерпал все силы и весь талант чертежника; мы же оба хорошо знаем, как тяжело в этих средневековых лабиринтах найти то, что тебя интересует, тебя, а не археологов и интуристов, мечтающих отыскать во внутреннем городе второй Танжер.

— Слушай, — говорю я ему, — давай на днях встретимся у «Баксовета», нет, давай лучше — у Девичьей башни, мне там нужно у каменного барана конфетку положить, обещал одной беженке-армянке, а потом ты сам и доведешь меня до дома.

— Элементарно. Но если тебе вдруг понадобится квартира на пару часиков, можешь на меня рассчитывать. Мы с манекеном всегда тебя встретим. — Это прозвучало, как «мы с женой» или «мы с собакой». — Закрытый двор с фонтаном, виноградом диким все обросло, в спальне ковры, только ковры, музыкальная установка, настоящий кальян, настоящий, старик, и самое главное — никто тебе не помешает, не засечет тебя.

Потрясающе! В этом городе ничего ни от кого нельзя скрыть; однако я все ж таки на всякий случай делаю вид, что не понимаю его, ведь он, выходит, общается с Хашимом, ведь у них какие-то там общие дела.

Не прошло и нескольких минут, как из школы позвонила мама. Она уже провела консультацию, подготовила детишек к экзамену; немного позанимается с учеником и придет; за ее голосом я слышу заливистый смех, щебетанье, вскрики.

— Ты из учительской? — спрашиваю.

— Да, из учительской. Алла Юсуфовна тебе передает привет. И Елена Ефимовна тоже, и вот Мария Яковлевна присоединяется, спрашивает, зайдешь ли к нам. — И, не дождавшись моего ответа, сама говорит в сторону, что я зайду в школу на днях.

Я ей: еще не поел, но обязательно поем и что, скорее всего, выйду в город. Когда? Скоро уже.

— С ней, что ли? Успел вчера договориться? А вот Алла Юсуфовна тебе невесту нашла, очень хорошая девочка, бакинка, живет в Москве. Ну, хорошо-хорошо, ладно, не выступай. Оденься поприличней.

Я немного злой на маму: зачем нужно было говорить, что я зайду в школу на днях?