Французская защита - [33]
— На следующей неделе я должен выйти на свободу. Я хочу увидеть тебя там, — глухо проговорил Одинцов.
Это был пока самый сильный ход в его французской жизни.
— Зачем? — покривила душой женщина.
Виктор улыбнулся.
— Мы доиграем нашу партию. На равных.
— Хорошо. Иди.
— И еще одна просьба.
— Какая?
— Не трогай моего сокамерника.
— Почему? Он подозревается в убийстве.
— Это недоказуемо. Я и Мишель Лернер показали, что Тарасов весь тот вечер находился в камере.
— Лернер?
— Да.
— Почему?
— Не знаю.
Виктор солгал. Он знал, что Юрок насмерть запугал бывшего финансового махинатора. Всего несколько весомых слов, сказанные по дороге на завтрак, сделали француза сообщником.
Женевьева подняла своего короля и поставила на прежнее место.
— Хорошо. Здесь мы ничего не станем менять.
— Спасибо.
Когда за Одинцовым тихо закрылась дверь, Женевьева, наклонившись вперед, положила подбородок на сжатые кулачки, долго, задумчиво смотрела перед собой.
Она действительно влюбилась.
Железные ворота тюрьмы Seine Saint-Denis, гремя на стыках, медленно открывались перед Одинцовым.
Долгожданная свобода.
Три месяца французской тюрьмы показались вечностью.
Виктор шагнул вперед и, не оборачиваясь, медленно пошел вдоль высокой бетонной стены.
Он знал, что за ним наблюдают десятки глаз.
Завистливых, ненавидящих, проклинающих.
И лишь одни глаза с любовью.
С надеждой и грустью.
В конце тротуара Виктор обернулся и махнул рукой.
Всё. Он — на свободе.
Но идти некуда.
Свобода с тоскливой горечью чужбины. На обратную дорогу до Москвы нужны деньги.
А их у Одинцова нет.
Он остановился около телефонной будки и пошарил по карманам.
Зная, что там пусто.
Мимо на огромной скорости пронеслась новенькая «Ауди».
Виктор ждал около таксофона сердобольного француза или француженку, чтобы попросить на минутку их карточку.
Он должен позвонить Василию Петровичу.
Это — единственный выход.
— Силь ву пле, мадам! — пожилая француженка испуганно отшатнулась от русского и торопливо пошла прочь.
— Месье! — толстый француз брезгливо обошел Виктора стороной. Рядом с визгом затормозила машина.
Дверь со стороны водителя открылась, и Одинцов, уже раскрыв рот в своей безнадежной просьбе, замер.
К нему, приветливо улыбаясь, шла красивая молодая женщина в ослепительно белом костюме.
Это была Симона.
— Василий Петрович просил извинить, что не сумел сам приехать, — Симона внимательно следила за дорогой.
Одинцов мог любоваться ее точеным профилем, бросая быстрые взгляды влево.
— Он наказал мне доставить тебя прямо к нему домой.
— Спасибо, а я уже хотел звонить ему.
— Мы хорошо помнили об этом дне. Вчера связались с администрацией тюрьмы, они подтвердили, что ты освобождаешься в 10 утра. Но, извини, чуть опоздала, застряла в пробке.
— Какая ерунда! Ты же успела… И я так рад видеть тебя.
Симона бросила взгляд вправо, улыбнулась и промолчала.
Поток машин с каждым километром к центру двигался все медленнее.
Юркие мотоциклисты сновали между машин, едва не задевая зеркала. Сзади послышался вой сирены. Симона поморщилась:
— Опять эти полицаи!
— У нас их все пропускают, — задумчиво проговорил Виктор, видя, что водители и не думают прижиматься к обочине.
— А здесь почти все игнорируют. Только «Ambulance» дают дорогу.
— Кому? — не понял Одинцов.
— «Скорой помощи» по-вашему.
— У нас, скорее, всё наоборот.
— У вас очень много поставлено с ног на голову. И еще немало времени пройдет, чтобы по-нормальному всё утряслось.
— Наверное, так — вздохнул Виктор.
Спустя полчаса темно-зеленая «Ауди» припарковалась возле армянской лавки на улице rue Richer.
— Здесь он живет? — спросил Виктор.
— Да. Чуть дальше, вон та зеленая дверь.
— Понятно. Отсюда недалеко шахматный клуб мадам Шодэ, где мы и познакомились с Василием Петровичем.
— Я знаю, — ответила Симона и щелкнула брелком сигнализации.
Они подошли к массивной деревянной двери зеленого цвета, Симона нажала металлическую кнопку на пульте домофона.
— Qui est là?[38] — раздался знакомый голос.
— Это мы! — весело проговорила девушка.
— Отлично! Открываю!
Они поднялись по винтовой лестнице на третий этаж.
Василий Петрович уже ждал у входа в свое жилище:
— Прошу!
Квартира русского эмигранта была похожа на филиал исторического музея. Многочисленные картины висели на стенах всех пяти комнат. В дальней, самой небольшой, несколько десятков полотен стояли на полу, тесно прижатые рамками друг к другу.
Старинные вещи были расставлены в порядке, понятном только хозяину квартиры.
— А Вы здесь живете один? — спросил Одинцов, пораженный открывшимся великолепием.
— Нет, жена Анастасия Михайловна уехала неделю назад в загородный дом, что у нас в Нормандии.
— Сколько картин! — не удержался Виктор.
— Василий Петрович известный искусствовед и коллекционер — пояснила Симона.
— Ну-с, прошу к столу! — улыбнулся хозяин. — На горячее я приготовил вам курочку.
И, обращаясь к шахматисту, спросил:
— С каким маслом пожарить мясо: оливковым, соевым или подсолнечным?
Виктор сглотнул слюну.
Он вспомнил, как еще совсем недавно в Москве выстаивал двухчасовые очереди за подсолнечным маслом. Упитанная продавщица в замызганном халате разливала его прямо из большой бочки специальным ковшиком.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».