Французская защита - [31]
Кожей ощущая его тяжелый, пристальный взгляд, Симона, спустилась по эскалатору к поездам метро.
Через полчаса она уже шагала по улице Виктора Пого.
Этот длинный, насыщенный событиями день был закончен.
ЧАСТЬ 3. ВЫХОД
Виктор Одинцов разглядывал нового сокамерника. Тот уже третий час подряд неподвижно лежал на бывшей Лёхиной кровати, закрыв глаза. Стойкий запах водочного перегара распространился вокруг, заполнив своими отвратительными молекулами пространство камеры.
Внушительного вида синяк темнел под правым глазом новичка. Одежда его была порвана в нескольких местах.
Наконец, мужчина зашевелился и, открыв глаза, повернулся к Одинцову. — Здоров, братан! Меня Юрок звать, для тебя просто Юра.
— Виктор.
Глаза новичка внимательно ощупывали фигуру Одинцова. Юрок сделал усилие и, морщась, приподнялся на кровати.
— Скоты, так отметелили, все болит… — он осторожно коснулся рукой синяка на лице.
— За что попал? — спросил Виктор.
— Да погуляли славно с корешами тут в одном кабаке, — ухмыльнулся Юра, — они свалили вовремя, а я зацепился за тачку, и повязали меня полицаи.
Он осторожно приподнял край черных брюк и посмотрел на ногу. Синяя полоса шла вдоль берцовой кости, заканчиваясь около коленной чашечки.
— А ты что тут паришься? — спросил новенький.
— За драку с французом.
— Отдубасил его? — весело воскликнул Юрок.
Виктор кивнул головой.
— Ну, молодчик! Терпеть не могу этих лягушатников! Я б каждому, будь моя воля, рыло начистил! — и Юрок ожесточенно сжал кулаки.
— А зачем тогда сюда приехал, если ненавидишь их? — Одинцов вопросительно взглянул на сокамерника.
— Да пришлось смыться с Красноярска, поприжали нас с корешами. Сначала рванули в Германию, но там уж больно тоскливо. Поэтому переехали сюда, здесь наших русаков побольше будет. А там, бля, из бывших совков одни евреи почему-то.
— Не в районе Кёльна случаем?
— Точно! Откуда ты знаешь? — Юрок заинтересованно посмотрел на собеседника.
— Да туда по специальной программе евреев впускают на ПМЖ. Вроде как немцы, чувствуя свою вину перед этой нацией, загладить ее пытаются. Видел я у посольства Германии в Москве специальную, отдельную очередь для них.
— Правее основного входа для остальных? — улыбнулся Юрок.
— Точно.
Через несколько часов общения Одинцов почувствовал, что как будто был знаком с красноярцем пол-жизни. Тот, не умолкая ни на минуту, громко балагурил, рассказывая свою биографию.
Внезапно их разговор прервал резкий стук металлического предмета о решетку соседней камеры.
Юрок смолк на полуслове:
— Кто это?
— Да сосед, Миша Лернер есть тут такой, недоволен видно, что громко разговариваем.
— Что-ооо? — протянул Юрок и, взяв со стола металлическую кружку, с силой ударил ею о решетку:
— Ты, крыса французская, не точи свои зубешки о прутья! Иначе повышибаю все! — заорал новичок на весь коридор.
В камерах зашевелились.
За завтраком заключенные внимательно разглядывали новоприбывшего. Юрок, несмотря на синяки и шишки, выглядел внушительно.
Почти двухметрового роста, блондин, он вызывал опасливое уважение.
Толстые вены как будто вздувались каждый раз, когда он сгибал руку в локте, накаченные мышцы играли своим сорокасантиметровым объемом.
— Этот, что ли? — кивнул головой Юрок в сторону фиолетовой шевелюры.
Жан Темплер, выпущенный из карцера две недели назад, сосредоточенно склонился над своей тарелкой.
— Да — ответил Одинцов, — только не стоит обращать внимания на эту мразь.
— Замочить бы его надо, — задумчиво проговорил Юра, допивая чай, — только по-умному.
— Как это? — не понял Одинцов.
— А вот так. Тихо, чисто, без помарок. Чтобы ни одна тюремная собака не заподозрила.
— Брось, не связывайся. Можешь за это говно пожизненное схлопотать.
— Но он ни за что убил русского парня, — глаза напротив потемнели, — у нас за такое один приговор: мочить!
— Мы не у себя в России. Здесь другие порядки.
— Чихал я на эти ихние порядки — придвинулся к Одинцову Юрок и вроде бы как невзначай махнул рукой вдоль стола.
Пустой стакан полетел в сторону жующего Темплера.
Грохот разбившегося стекла заставил поднять головы всех присутствующих в зале пищеблока.
Темплер поднял голову, внимательно посмотрел на Юрка и шаркнул ногой, отбрасывая в сторону осколки стакана.
— Je vous remercie[37] — спокойно проговорил француз.
— Что он сболтнул? — поинтересовался Юра.
— Я сам не понял толком. Вроде как благодарит тебя за что-то.
— В морге когда будет, тогда и отблагодарит! — бросил сибиряк.
— Ты что, серьезно?
— А ты думаешь, я — болтун? — раздраженно спросил Юрок.
Чуть помолчав, он добавил:
— Я в таких передрягах бывал, тут никому не снилось. Разборки еще те в Красноярске были. Как видишь — выжил. Потом затихло. Стали бизнесом ворочать. Но слишком большой кусман проглотили. Думали — отобьемся, как обычно. Не вышло. Пришлось свалить, лечь на дно.
Он хотел еще что-то сказать, как в зал вошла Женевьева и сразу направилась к их столу.
Подойдя, остановилась и молча разглядывала новичка.
— Бонжур, мадам! — чуть привстал из-за стула Одинцов.
— Бонжур, — ответила женщина.
— Кто это? — удивленно приподняв брови, спросил Юрок.
— Она начальник тюрьмы, — коротко бросил Виктор.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».