Французская защита - [32]
— Есть проблемы? — по-русски, с заметным акцентом спросила Женевьева, обращаясь к новичку.
— Никаких проблем, мэм! — почему-то на американский манер ответил двухметровый блондин и раздвинул зубы в улыбке.
— А это что? — взгляд женщины указал на валяющиеся осколки под ногами Темплера.
— Это я нечаянно задел, вот он и полетел случайно на пол, — ответил Юрок, кротко глядя на начальницу.
— Приятного аппетита! — сухо сказала Женевьева, и быстро вышла из зала.
Юрок проводил ее внимательным взглядом:
— А ничего бабенка! Никогда бы в жизни не сказал, что она начальник французской тюряги! — засмеялся красноярец.
Одинцов помолчал.
— И она весьма странно на тебя смотрела, — продолжал Юрок.
— Как странно?
— А вот так. Обычно бабы так смотрят на мужика, которого хотят.
— Брось, Юрка, не до шуток мне…
— Ну, хватит грустить, зёма! Вылезем отсюда, такой пир закатим мы с корешами! С тобой непременно! Вздрогнем так, что долго помнить будут французики нас!
…Сильнейший удар пришелся прямо в переносицу Темплера. Француз резко упал навзничь, ударившись головой о землю.
Мишель Лернер, находившийся рядом, громко закричал, выражая свое возмущение.
— А что? Я ничего! — спокойно оглядывался Юрок. — Я ж не хотел, так получилось!
Игроки сгрудились вокруг фиолетоголового. Тот лежал без сознания. Футбольный мяч, тяжелый после прошедшего дождика, далеко отскочил от места столкновения с лицом наркомана.
Игра между заключенными была прервана.
Подбежавшие охранники с трудом приподняли Темплера и, закинув его руки к себе на плечи, поволокли с поля.
— Врача! Он без сознания! — раздались выкрики.
Минутой раньше Юрок пушечным ударом вогнал футбольный снаряд в ненавистное лицо.
Одинцов понял: специально.
Женевьева ничего не могла с собою поделать.
Этот русский нравился ей все больше. Она несколько раз за последние две недели вызывала Виктора к себе в кабинет под предлогом часового шахматного занятия.
Одинцов терпеливо разъяснял француженке тонкости дебютной стратегии черных в ее излюбленном дебюте.
Французская защита.
Она — как сжатая пружина. Противник наседает, всё быстрее приближая свои редуты к окопам черных фигур и пешек. Вот он уже почти врывается туда по флангу. И уже хозяйничает на чужой территории.
И, о чудо!
Пружина с силой разжимается.
Хлестко, резким, болезненным контрударом.
Теряя завоеванные позиции, белые спешно отступают. Но всё — кончено. Если, конечно, слишком увлечься и забыть о собственной безопасности. Опытные игроки никогда не забывают о ней.
Но их — мало.
Зажатый в узкий коридор, красноярец Юрий Тарасов, медленно отступал.
Рассекая воздух тонкими заточками, Жан Темплер и двое его подельников неторопливо загоняли противника в угол.
Французы были уверены в победе.
Они не знали, кто стоит перед ними.
Если бы знали — никогда не пытались убить русского.
Отдавший несколько лет жизни изнурительным тренировкам в секции карате, Юрий Тарасов специально вызвал огонь на себя.
И он отомстил.
Никто не видел, как четверо заключенных, словно сговорившись, уединились в отдаленном тюремном коридоре.
Через три минуты Юрок вышел оттуда, потирая ушибленный кулак.
В темноте, на бетонном полу остались лежать три безжизненных тела. Горло Жана Темплера было проткнуто насквозь заточкой, зажатой в холодеющем кулаке его подельника. У того тонкий металлический шпиль торчал прямо из левого соска.
Третий, со сломанными шейными позвонками, лежал в трех метрах поодаль.
Жизнь стремительно покидала его тело.
Он не успеет рассказать прибежавшим охранникам о случившемся. Месть состоялась.
— Ты знаешь, кто их убил? — задумчиво проговорила Женевьева, пристально глядя в глаза Виктору.
— Нет! — твердый ответ.
Такой же уверенный взгляд.
Темные оливки чуть смягчились:
— А предполагаешь?
— И не предполагаю. Мне, если честно, наплевать на это.
Женевьева опустила голову, потрогала тонкими пальцами острый конус на фигурке черного короля.
— Наплевать?
— Да, мне все равно.
— Но ведь они тоже люди, — со странной интонацией в голосе проговорила француженка.
— Для меня — нет.
— Ясно.
В воздухе повисло молчание.
Одинцов изучал последствия возможного рейда белого ферзя в тыл противника.
— Как ты думаешь, не погибнет твоя главная фигура в моем тылу? — с легкой иронией спросила Женевьева.
Недвусмысленный намек.
Одинцов думал, как ответить правильно.
Интуитивно он чувствовал нависшую над ним опасность.
Женевьева не хотела отпускать его.
Она могла представить Виктора в качестве подозреваемого по убийству трех заключенных.
И тогда он был бы в ее распоряжении еще минимум на полгода, пока идет следствие.
Одинцов решил идти ва-банк.
— Ты влюблена? — такой вопрос в этих стенах еще никем не задавался. Тонкая кисть едва заметно вздрогнула.
Черный король со стуком упал на доску, сбив по дороге пару пешек.
— Плохая примета, — улыбнулся Виктор.
— Я слышала о ней, — тихо сказала Женевьева.
— Отпусти меня, — проговорил Виктор, глядя ей прямо в глаза, — я знаю, ты — замечательная…
— С чего ты взял? — темные оливки подернулись слегка влажной дымкой.
— Я чувствую это. Ты же знаешь, как развита интуиция у хороших игроков. Или, по крайней мере — слышала об этом.
— Ты прав.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».