Французская Советская Социалистическая Республика - [28]

Я наорал на Белоберодова. Тот выскочил из моего кабинета, как нашкодивший мальчишка. В принципе я был прав, люди Белобородова схалтурили, он обязан был проследить каждую мелочь, однако я не должен был срываться. Острее дашь, острее получишь…

И с Лидой пошло наперекосяк. По поводу этих же фотографий она мне вдруг заявила, что я пользуюсь пошлыми приемами. Я еле успел зажать ей рот, ибо дело происходило в ее квартире. Мы писали гневные записки друг другу в течение всего вечера, и я ушел, хлопнув дверью. Впрочем, одну фразу она сказала вслух:

— И такого дурака я люблю!

Белобородову я заявил, что больше на этой квартире не ночую, хватит развлекать французскую контрразведку. И потом, это становится опасно. Неосторожное слово может навести ДСТ на размышления.

Белобородов не настаивал, вообще он как-то затих. Видимо, понял, что только я могу спасти положение.

Как?

По многу раз я анализировал события минувшего года.

Мы действовали по плану. Мы избегали явных ошибок. Мы последовательно вели, свою игру и «подкармливали» ДСТ, толкая французов в ином направлении. Случай смешал все карты, случай — это инициатива Клода Бернана. Мы вынуждены были его убрать и тем самым бросили вызов контрразведке. То, что теперь все ДСТ, мобилизовав все отделы, работает против нас — у меня не было сомнений. Убийство крупного офицера разведки на территории своей страны не прощается… Нам готовили сокрушительный ответ, и счет уже идет не по дням, а по часам. Преимущество у ДСТ, мы под колпаком. Единственный наш шанс — опередить ДСТ, смешать все карты, на этот раз своими руками. Но у нас связаны руки. Там, где мы можем высунуться, нас ждут.

Значит, надо высунуться там, где нас не ждут. Совершить то, чего не может себе представить даже буйная фантазия французского контрразведчика.

Признаться, у меня давно был в запасе ход. Но я боялся о нем всерьез думать. Это была страшная авантюра. С плохо предсказуемыми последствиями. Но только этот авантюрный вариант мог нас спасти. Только благодаря хаосу, вызванному им, могла родиться Французская Советская Социалистическая Республика.

Шансов на успех — пятьдесят на пятьдесят. В случае малейшей осечки с меня снимут голову. О согласовании с Москвой не могло быть и речи. В Москве сразу сочтут меня сумасшедшим — не за саму идею (идею шепотом могли бы и принять), а за попытку согласовать идею. Это тот редкий случай, когда Москва категорически ничего не хочет знать.

А если не рисковать? Плыть по течению?

Меня вышлют вместе со всем посольским аппаратом КГБ.

В Москве получу орден и спокойно дотяну лямку до пенсии. Официальных упреков ко мне не будет. Что делать, товарищи, так сложились обстоятельства. И лишь Илья Петрович скажет: «Говенный ты шахматист».

Я попросил Белобородова прислать ко мне Миловидова. Намерен, мол, поговорить с ним с глазу на глаз. Белобородов обиженно закусил губу, и я добавил:

— Я не хочу тебя втягивать, понимаешь? Чем меньше людей будет в курсе, тем меньше полетит голов. Я беру все на себя.

Кажется, Белобородов понял и оценил.

Миловидов вкатился в кабинет почтительно, бочком, с лучезарной улыбкой на своей пакостной роже. На каждую мою фразу следовало «хи-хи» и «ха-ха».

— Мне нужно, — говорил я, — три человека. Максимум четыре, включая вас. Кроме того, никто ни о чем не должен догадываться. Никаких контактов с площадью Колонеля Фабиана. Никакого предварительного сбора информации. Мы и так знаем досконально, лишние вопросы могут насторожить.

И ребят отберете своих, из вашей оперативной группы. На этот раз мы действуем сами, а не руками французских или палестинских террористов. Другое дело, что необходимо позаботиться о легенде. Предпочтителен вариант немецких нацистов или израильской разведки «Массад». После проведения операции ребят сразу отошлем в Москву. Объясните им, что орденов я не гарантирую, но гарантирую дачи, машины и привольную жизнь. Будут кататься как сыр в масле до конца своих дней, поливать цветы в своем саду и собирать в огороде клубнику.

Клубника особенно развеселила Миловидова. И лишь насмеявшись вдоволь, он спросил:

— А какой объект?

Я назвал. Он закрыл глаза, помолчал, и потом передо мной предстал другой человек, с которым я бы шутить не решился.

— Возможно, я ослышался, — медленно чеканя слова, произнес Миловидов, — поэтому я прошу вас, Борис Борисович, повторить то, что вы мне только что сказали.

Я повторил.

В апреле 1983 года Миттеран выслал из Франции 47 советских дипломатов. В посольстве были уверены, что сейчас вышлют больше. Атмосфера была гнетущей. Почему-то в коридорах говорили приглушенными голосами. Я знал, что мидовцы — и особенно их жены — очень недовольны нами. Еще бы, дипломат, однажды высланный из страны, обречен всю жизнь сидеть в Москве. А работать в министерстве без материально стимулирующих выездов за границу — тоска зеленая. На кого падет выбор французов — оставалось только гадать. Конечно, в основном они ударят по кадрам Комитета, но достанется для острастки и мидовцам. Тут французы были по-своему логичны: раз дипломатические должности предоставляются разведчикам, мы не будем разбираться кто есть кто. Короче, у всех было ощущение, что сидим на бомбе замедленного действия. Когда она взорвется — неизвестно, но явственно слышно тиканье часового механизма.