Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. - [20]

По его опредѣленію, acquis scientifique заключается въ твердыхъ результатахъ, которые добыты математическими и естественными науками. Эти результаты, сначала медленно накоплявшіеся, вдругъ такъ быстро разрослись, что дали возможность построить на нихъ цѣлое міровоззрѣніе. Подъ ихъ вліяніемъ измѣнился взглядъ на человѣка и его положеніе въ мірозданіи; земной шаръ оказался песчинкой въ мірѣ; органическая жизнь на землѣ — атомомъ, эфемеридой, человѣкъ — животнымъ среди другихъ подобныхъ ему, по своей организаціи, животныхъ; все человѣчество — лишь послѣдней почкой на стволѣ органической жизни, а его исторія — эпизодъ въ длинной исторіи земного шара и органическаго міра. Если, говоритъ Тэнъ, еще подлежитъ спору свойство жизненнаго принципа, проявляющагося въ природѣ — внутренній ли онъ или внѣшній, — то способъ дѣйствія его внѣ спора: онъ дѣйствуетъ только по общимъ и непреложнымъ законамъ. Власти этого закона подлежатъ не только міры — неорганическій и органическій, но и человѣческія общества, также какъ и идеи, страсти и воля отдѣльнаго человѣка. Подъ вліяніемъ этого открытія измѣнились и научные пріемы; мыслители XVII вѣка отправлялись отъ догмы, мыслители XVIII вѣка — отъ наблюденія. Оттого всѣ замѣчательные ученые и литераторы этой эпохи занимались при своей спеціальности естественными науками. Науки нравственныя или науки, имѣющія предметомъ человѣка, отрываются отъ богословія и составляютъ какъ бы продолженіе наукъ естественныхъ. Исторія представляется совсѣмъ въ иномъ свѣтѣ, чѣмъ прежде. Въ своемъ «Опытѣ о нравахъ» Вольтеръ показываетъ, что первобытный человѣкъ былъ грубымъ дикаремъ; что исторія человѣка представляетъ естественно-историческое явленіе; что нѣтъ никакихъ внѣшнихъ силъ, которыя направляли бы ее; существуютъ только внутреннія силы, которыя ее слагаютъ; у нея нѣтъ цѣли, но есть результатъ; этотъ результатъ заключается въ прогрессивномъ развитіи человѣческаго духа.

Въ то же время, Монтескьё открываетъ другой принципъ, необходимый для исторической науки: онъ показываетъ, что учрежденія, законы и нравы не составляютъ безсвязнаго, случайнаго аггрегата, но гармонически и взаимно связаны между собой. Наконецъ, психологія дѣлаетъ открытіе, что въ основѣ душевной жизни лежитъ ощущеніе. «Съ помощью этой идеи одинъ изъ самыхъ точныхъ и необыкновенно ясныхъ умовъ, Кондильякъ, даетъ почти на всѣ важные вопросы отвѣты, которые, благодаря возродившемуся богословскому предубѣжденію и вторженію нѣмецкой метафизики, потеряли у насъ вѣсъ въ началѣ XIX вѣка, но которые, при помощи возобновившагося наблюденія надъ патологіей ума и многочисленныхъ вивисекцій, теперь снова ожили».

Такимъ образомъ результаты, которые дали французамъ математическія и естественныя науки, были, по мнѣнію Тэна, вполнѣ правильны и плодотворны. Они представляли собою величественное зданіе, съ высоты котораго раскрывался новый и обширный взглядъ на міръ, но дѣло въ томъ, что строеніе ихъ глаза не было приспособлено къ этому зрѣлищу. Подъ этимъ Тэнъ разумѣетъ свойство ума тогдашнихъ французовъ, — la forme fixe d’intelligence, которымъ обусловливалось ихъ новое міровоззрѣніе. Это свойство ихъ ума, разрабатывавшаго результаты современной науки и породившаго философію XVIII вѣка и доктрину революціи, Тэнъ обозначаетъ выраженіемъ «l’esprit classique». Классическій духъ проявляется прежде всего въ ораторскомъ слогѣ, въ манерѣ говорить и писать, которой подчинены всѣ литературныя произведенія того времени. Этотъ ораторскій слогъ есть продуктъ досужей аристократіи, у которой монархія, захватившая все въ свои руки, отняла всякое дѣло. Ораторскій слогъ явился вслѣдствіе привычки говорить, писать и думать исключительно въ виду аудиторіи салоновъ. Подъ вліяніемъ салонной жизни языкъ постепенно бѣднѣетъ, теряя множество словъ, не принятыхъ въ благовоспитанномъ обществѣ, и становится безцвѣтнымъ; рѣчь состоитъ почти исключительно изъ общихъ выраженій. Сообразно съ этимъ преобразовалась грамматика; она не дозволяетъ, чтобы слова слѣдовали одно за другимъ согласно измѣняющемуся порядку впечатлѣній и психическихъ побужденій, но указываетъ каждому понятію, каждому слову впередъ опредѣленное мѣсто. Тотъ же методъ, который слагалъ фразу, опредѣлялъ построеніе періода и управлялъ слогомъ. Французскій языкъ выигралъ въ ясности, но онъ сузился въ объемѣ, онъ получилъ математическій характеръ. Чувствуется, что этотъ языкъ какъ бы созданъ для того, чтобы объяснять, доказывать, убѣждать и популяризировать; недаромъ становится онъ языкомъ всей Европы, международнымъ языкомъ, любимымъ органомъ разума. Но разумъ, которому этотъ языкъ служитъ органомъ, — особаго свойства; это разумъ разсуждающій (raison raisonnante); разумъ, который желаетъ мыслить съ наименьшей подготовкой и съ возможно большимъ удобствомъ для себя, который довольствуется нахватаннымъ запасомъ познаній, не желаетъ ни увеличить ни возобновить его, который не умѣетъ или не хочетъ обнять всю полноту и сложность реальнаго міра. Классическій языкъ неспособенъ схватывать и описывать детали, непосредственныя чувства, крайнее проявленіе страсти, индивидуальныя черты; онъ склоненъ пробавляться общими мѣстами, и логическое сплетеніе его фразъ даетъ хрупкую, филиграновую работу, художественную, но мало полезную или даже вредную на практикѣ.