Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. - [19]

«Противъ дикой, свирѣпѣющей толпы — они (les princes et les nobles) совершенно безпомощны. Они не обладаютъ болѣе тѣмъ физическимъ превосходствомъ, которое можетъ обуздать эту толпу, ни тѣмъ грубымъ шарлатанствомъ, которое ее привлекаетъ, ни тѣми уловками плута-Скапена, какими онъ умѣетъ отвести глаза; а для того, чтобы укротить свирѣпость разнузданнаго звѣря, нужно было бы употребить въ дѣло всѣ средства энергическаго темперамента и животной хитрости» {15}). Но этихъ средствъ у нихъ нѣтъ; всесильное воспитаніе подавило, смягчило, ослабило въ нихъ самый жизненный инстинктъ. Даже въ виду смерти у аристократа-француза не закипаетъ кровь отъ гнѣва, не напрягаются мгновенно всѣ силы и способности, не является слѣпой, неудержимой потребности бить того, кто бьетъ. Они послушно идутъ въ тюрьму, — вѣдь буйство было бы неприлично. И въ тюрьмѣ они продолжаютъ вести салонную жизнь: «Какъ женщины, такъ и мужчины продолжаютъ одѣваться съ тщаніемъ, дѣлаютъ другъ другу визиты, однимъ словомъ, заводятъ у себя салонъ, хотя бы то было въ концѣ какого-нибудь коридора, при четырехъ свѣчахъ; тутъ шутятъ, пишутъ мадригалы, сочиняютъ пѣсенки: они стоятъ на томъ, чтобъ и здѣсь оставаться любезными, веселыми и изящными по- прежнему. Неужели нужно сдѣлаться мрачнымъ и утратить благовоспитанныя манеры изъ-за того только, что случайно васъ засадили въ плохую гостиницу? — Даже передъ судьями, на колесницѣ, везущей ихъ на казнь, они сохраняютъ свое достоинство и свою улыбку; особенно женщины идутъ на эшафотъ съ той же легкостью поступи, съ тѣмъ же яснымъ лицомъ, съ какимъ онѣ, бывало, принимали гостей у себя въ салонѣ. Это — высшая степень жизненнаго искусства (savoir vivre), которое было возведено въ единственный долгъ и сдѣлалось для этой аристократіи второю природой; эту черту мы находимъ вездѣ какъ въ хорошихъ свойствахъ, такъ и въ порокахъ, въ способностяхъ и въ слабостяхъ аристократіи, въ ея процвѣтаніи и въ ея паденіи; эта же черта скрашиваетъ самую смерть, до которой она и довела аристократію».

Описывая трагическую судьбу той части французской аристократіи, которая сдѣлалась жертвой террора, Тэнъ вышелъ изъ предѣловъ задачи, поставленной для перваго тома, но такое заключеніе эпопеи «салоновъ» было ему необходимо для полноты историческаго образа. Реалистическій языкъ, представленія и сравненія, заимствованныя изъ области животнаго царства, дѣлаютъ мысль автора еще рельефнѣе и усиливаютъ впечатлѣніе, производимое на читателя этимъ эпилогомъ.

* * *

Указаніе на салонный характеръ двора и всей жизни французской аристократіи служитъ для Тэна не только средствомъ, чтобъ осмыслишь всѣ собранные имъ бытовые факты и черты, чтобъ объяснить историческую роль и судьбу французской аристократіи, но авторъ, въ то же время, пользуется этимъ, чтобъ пролить особый свѣтъ на характеръ умственнаго движенія во французскомъ обществѣ XVIII вѣка и объяснить результаты, которые оно дало во время революціи. Оригинальная мысль — представить королевскую Францію въ видѣ блестящаго салона — служитъ Тэну звеномъ, связующимъ обѣ половины его сочиненія, и даетъ ему возможность рельефнѣе, чѣмъ то удалось кому-либо изъ его предшественниковъ, выставить на видъ взаимную связь, существовавшую между французскимъ обществомъ и французской философіей въ XVIII вѣкѣ, между историческими фактами и идеями, между политическимъ режимомъ и доктриной.

Тѣ современники французской революціи, которые были ея противниками, считали главнымъ образомъ философію XVIII в. причиной своихъ несчастій, а писатели-легитимисты и клерикалы и теперь еще держатся такого взгляда и обвиняютъ во всемъ превратныя идеи Вольтера, энциклопедистовъ — и франмасоновъ. Иначе поступаютъ защитники революціи: не отрицая культурнаго значенія философскихъ идей XVIII в., они подробно останавливаются на признакахъ, указывавшихъ на гнилость политическаго и общественнаго строя стараго порядка. Нѣкоторые изъ либеральныхъ историковъ считаютъ даже непосредственное вліяніе философіи очень незначительнымъ. Зибель, наприм., указывая на состояніе цензуры и книжной торговли, увѣряетъ, что идеи Вольтера и Руссо мало проникали въ ряды буржуазіи, а Валлонъ, авторъ одного изъ новѣйшихъ сочиненій, касающихся состоянія Франціи до 1789 г., выражается такъ объ этомъ вопросѣ: «Историки, считавшіе философію славной или позорной виновницей революціи, очевидно, заблуждались, и ихъ ошибка, которую по очереди эксплоатировали самыя различныя партіи для того, чтобъ возвеличить философію, или же съ цѣлью смягчить вину духовенства, — эта ошибка не позволила послѣдующимъ поколѣніямъ извлечь изъ этого кроваваго прошлаго должное поученіе». У Тэна этотъ вопросъ получаетъ первостепенное значеніе. Онъ не только говоритъ подробно о руководящемъ вліяніи философіи XVIII вѣка, но онъ анализируетъ ее и объясняетъ, въ чемъ именно заключалось это вліяніе — притомъ не только на происхожденіе революціи, но и на самый характеръ, на ходъ и исходъ ея.

Тэнъ въ этомъ вопросѣ также оригиналенъ и блестящъ, какъ въ изображеніи салоннаго характера общественной жизни и культуры Франціи. Задолго до революціи въ салонахъ Франціи господствовалъ революціонный духъ. Этотъ революціонный духъ сложился, по мнѣнію Тэна, изъ двухъ составныхъ элементовъ, изъ которыхъ одинъ обозначается у него выраженіемъ: Vacquis scientifique; другой — l'esprit classique. Оба эти составные элемента сами но себѣ представляютъ, по его мнѣнію, здоровую и полезную пищу ума, но смѣшеніе ихъ дало въ результатѣ ядъ, хотя и сладкій, и потому жадно впивавшійся обществомъ того времени. Этотъ ядъ и придалъ философіи то одуряющее и отравляющее свойство, которое вызвало бредъ и конвульсіи въ націи.