Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. - [173]

Итакъ, для правильной оцѣнки историческаго образа и роли якобинцевъ необходимо разсматривать ихъ государственную и соціальную политику въ связи со всѣмъ прошлымъ Франціи. Однако историческая точка зрѣнія на якобинцевъ не должна скрывать отъ нашихъ глазъ особенностей того историческаго момента, который представляютъ собой якобинцы и который такъ ярко выставленъ заслугами Тэна. Буйства разнузданной толпы ввергли Францію въ анархію, самоувѣренность политиковъ-идеологовъ накликала на нее нашествіе иноземцевъ. Эти обстоятельства облегчили якобинцамъ захватъ власти. Защищая себя, обезпечивая за собою тираническую власть, они могли думать, что исполняютъ національную миссію, но наиболѣе энергическіе и трезвые между ними никогда не теряли изъ вида, что народъ не за нихъ, что они халифы на часъ и могутъ держаться только террористическими мѣрами. Вотъ драгоцѣнное признаніе одного изъ нихъ еще до начала систематическаго террора, весною 1793 года. Сдѣлавшій это признаніе не былъ дюжиннымъ террористомъ; это былъ бывшій кальвинистскій пасторъ, членъ комитета Общественнаго спасенія, наполеоновскій префектъ — Жанъ Бонъ-Сентъ-Андре. Изъ провинціи, куда онъ былъ посланъ комиссаромъ, онъ писалъ Бареру, состоявшему тогда членомъ Комитета національной обороны: «Мы связаны самымъ неразрывнымъ способомъ съ судьбою революціи, — той революціи, которую мы желали довести до конца. Ни мнѣ, ни вамъ не простятъ того, что мы желали чистой, безъ примѣси, свободы, и мы должны довести до гавани государственный корабль или погибнуть съ нимъ. Не скроемъ отъ себя опасности нашего положенія… Повсюду замѣтно притомленіе революціей. Богатые ее ненавидятъ, у бѣдныхъ нѣтъ хлѣба, и ихъ убѣждаютъ, что въ этомъ виноваты мы. Журналисты окончательно извратили общественное мнѣніе. Даже революціонные клубы совершенно утратили свою энергію. Мало того: все, что принадлежитъ къ умѣреннымъ, тѣ люди, которые въ извѣстномъ смыслѣ шли заодно съ патріотами и желали по крайней мѣрѣ хоть какой-нибудь революціи, теперь не хотятъ знать ея. Они пытаются заставить ее пойти назадъ, скажемъ прямо: они желаютъ контръ-революціи… Что же намъ остается дѣлать? Покрыть плащомъ голову и принять направленный на нее ударъ? Порча захватила народную массу, и чтобы спасти народъ, необходимо его возродить. Какія надо принять для этого мѣры? Нужно, чтобъ онѣ были величественны и суровы… Въ чрезвычайныхъ обстоятельствахъ нужно имѣть въ виду лишь великій законъ общественнаго спасенія». {81}

Такъ якобинцы сосредоточили въ себѣ и олицетворили собою страсти, вызванныя революціей и подъ знаменемъ и предлогомъ общественнаго спасенія возвели въ правительственную систему злобу противъ прошлаго и его представителей; въ основаніе новаго порядка, который они желали создать, они положили подъ именемъ братства принципъ, формулированный болѣе искренно и цинично вождемъ современнаго французскаго соціализма — la haine seule est féconde. Тэнъ своей исторіей якобинства обличилъ всю несостоятельность и ложь этой формулы Жореса, показавъ, во что злоба превратила жрецовъ новаго кумира и къ какому жалкому результату привелъ этотъ новый культъ революціонную Францію.

По не въ этомъ только историческомъ урокѣ заключается подвигъ Тэна. Болѣе общее значеніе имѣетъ политическій урокъ, который содержитъ его книга о «происхожденіи современной Франціи». Есть критики, выставляющіе Тэна противникомъ демократіи; это опредѣленіе неудачно уже потому, что оно оставляетъ открытымъ вопросъ — какой демократіи? Какъ многіе политическіе мыслители, Тэнъ ставилъ выше демократіи болѣе сложную политическую форму. Но онъ относился къ политическимъ формамъ, именно какъ мыслитель, а не какъ человѣкъ партіи. Онъ съ молодости признавалъ «партію науки и чести единственною, за которою можно слѣдовать».

Поклонники демократіи должны были бы не пенять на Тэна, а прославлять его въ интересахъ своей политической догмы. Никто еще не освѣщалъ такъ ярко и убѣдительно тѣхъ золъ, которыя грозятъ демократіи и способствуютъ ея вырожденію, какъ Тэнъ. Его «трезвая правда несравненно полезнѣе для демократіи, чѣмъ теорія XVIII вѣка, прославлявшая демократію, какъ осуществленіе гражданской доблести (vertu) или какъ возстановленіе «естественнаго состоянія». Уже Токвиль считалъ нужнымъ предостерегать французскую демократію отъ недостатковъ, которыхъ избѣгла американская. Съ тѣхъ поръ, послѣ 1848 и 1871 годовъ перспектива зла приняла ужасающіе размѣры и задача реформатора чрезвычайно усложнилась. Политическая теорія Тэна имѣла цѣлью предостеречь современное общество отъ демократическаго цезаризма и антикультурнаго эгалитаризма и обезпечить ему свободное развитіе индивидуума, необходимое условіе гуманитарнаго усовершенствованія. «Признавая, что у насъ есть долгъ по отношенію къ нашей націи, нашему вѣку, нашему виду — долгъ, вытекающій изъ простой порядочности», Тэнъ, не жалѣя себя, щедро расплатился съ своей націей и вѣкомъ, освѣтивъ важнѣйшую проблему въ исторіи французской націи.