Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. - [170]

Но на этомъ не останавливается аналогія между республиканской и монархической политикой тщеславія. Если якобинцы въ этомъ отношеніи являются подражателями и продолжателями королевскихъ традицій, то они въ то же время становятся предшественниками императорской или Наполеоновской политики. Въ высшей степени интересно наблюдать, какъ съ самаго появленія у власти якобинцевъ, — въ картонахъ дипломатическаго комитета, въ патріотическихъ рѣчахъ Дантона, въ банальной риторикѣ Барера и, наконецъ, въ инструкціяхъ и нотахъ главнаго дипломата якобинской республики — Сіеса — все яснѣе и опредѣленнѣе обрисовывается съ неумолимой логикой Наполеоновская программа: «разрушеніе Карѳагена», — т. е. уничтоженіе Англіи и, какъ средство для этой цѣли — континентальная система, т.-е. блокада Англіи, а ради этого — порабощеніе европейскаго материка. Якобинцы, такимъ образомъ, являются въ иностранной политикѣ, какъ и во внутренней — въ сферѣ войны, какъ и въ области централизаціи государственной власти — соединительнымъ историческимъ звеномъ между двумя типическими деспотіями, между Людовикомъ XIV и Наполеономъ, между прошлымъ и будущимъ, между королевской традиціей стараго порядка и демократическимъ цезаризмомъ. Исторія ихъ побѣдъ и господства въ Европѣ представляетъ, поэтому, перспективу «всего, что случилось съ 1800 до 1815 года» — ряда блестящихъ побѣдъ и торжества, которое заключается потерею всего пріобрѣтеннаго послѣ пораженія, нанесеннаго директоріи европейской коалиціей. Изъ позора, который якобинцы накликали на Францію въ 1798 году, ее вырываетъ Наполеонъ; его побѣда надъ коалиціей упрочиваетъ власть юнаго побѣдителя надъ якобинцами, и онъ проходитъ въ пятнадцать лѣтъ ту же карьеру съ успѣхами болѣе блестящими, чтобы закончить подобно имъ — пораженіемъ.

* * *

Указанная выше аналогія между якобинцами и правительствомъ стараго порядка во внутренней и внѣшней политикѣ и преемственный характеръ этой политики должны быть приняты во вниманіе при сужденіи о якобинцахъ. Съ этой точки зрѣнія они не представляются только случайными похитителями государственной власти и завоевателями Франціи, а являются вмѣстѣ съ тѣмъ и продолжателями старыхъ государственныхъ пріемовъ Франціи. Они, правда, становятся для народа тираническими повелителями: они заботятся не объ его интересѣ, а объ упроченіи и усиленіи своей власти, но вмѣстѣ съ тѣмъ — такъ какъ они представляютъ собою правительство Франціи — ихъ интересы и интересы націи во многомъ совпадаютъ, и они олицетворяютъ собою въ своей задорной и тщеславной политикѣ, въ своихъ войнахъ и завоеваніяхъ, въ своемъ высокомѣрномъ обращеніи съ другими націями духъ, столь присущій французскому народу — въ его массѣ и въ его историческомъ обликѣ. При этомъ мы можемъ отмѣтить въ нихъ еще другую черту, которая еще болѣе роднитъ ихъ съ массою французскаго народа и, несмотря на ихъ узурпацію и тиранію, примиряла съ ними французовъ. Эта черта представляетъ собою другой корень якобинства, идущій изъ далекаго историческаго прошлаго, и не менѣе важна для ихъ исторической оцѣнки, чѣмъ ихъ дѣятельность самозванныхъ государственныхъ плотниковъ: мы разумѣемъ ихъ отношеніе къ строенію общества, или ихъ соціальную политику.

Революція была не въ меньшей степени соціальнымъ переворотомъ, чѣмъ государственнымъ; полное выясненіе этого факта — одна изъ крупныхъ заслугъ Тэна. Революція не только передала государственную власть въ другія руки, но внушила ей противоположное направленіе въ соціальной политикѣ. Легисты и интенданты, т.-е. бюрократія стараго порядка, мало обращали вниманія на его соціальный строй; лишь бы власть перешла къ правительству — общество могло, съ ихъ точки зрѣнія, сохранить тотъ пестрый и причудливый складъ, который былъ слѣдствіемъ его феодальнаго происхожденія. Но не все дѣло «собиранія» Франціи совершилось путемъ завоеваній и захватовъ; даже въ тѣхъ случаяхъ, когда короли расширяли предѣлы своего государства войною, послѣдняя большею частью оканчивалась договоромъ, капитуляціей, условнымъ подчиненіемъ области или города. И старая королевская власть добросовѣстно соблюдала эти договоры и капитуляціи, ибо они были личнымъ ея дѣломъ. Оттого было такъ разнообразно положеніе провинцій и городовъ въ старой монархіи, и такъ неравномѣрно государственное бремя, на нихъ падавшее. Той же политики держались короли и относительно сеньёровъ, облеченныхъ по феодальному праву государственною властью надъ своими подданными. Превращая этихъ подданныхъ въ своихъ подданныхъ и отнимая шагъ за шагомъ у сеньёровъ принадлежавшія имъ функціи и права государственной власти, короли не забывали исконной черты различія между первоначальными господами и ихъ податнымъ людомъ. Оттого привилегіи и изъятія отъ государственныхъ повинностей остались основнымъ принципомъ общественнаго быта при старомъ порядкѣ. И какъ ни уменьшались эти изъятія съ теченіемъ времени, какъ ни увеличивалось съ другой стороны число людей, изъ податной массы (roture) проникшихъ въ составъ привилегированныхъ классовъ — ровъ между народомъ и привилегированными не былъ засыпанъ. Поэтому давленіе государства не одинаково ощущалось въ разныхъ слояхъ народа. Въ верхнемъ слоѣ оно почти не было чувствительно; короли даже дѣлились, довольно щедро, государственнымъ достояніемъ съ потомками или замѣстителями владѣтельныхъ князей; но чѣмъ ниже былъ слой, тѣмъ ощутительнѣе становилось давленіе, и народная масса изнывала подъ двойнымъ гнетомъ, такъ какъ къ государственному бремени присоединялась тяжесть того верхняго соціальнаго слоя, который обременялъ массу своими привилегіями, изъятіями и остатками феодальныхъ правъ.