Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. - [172]

, — скоро раздѣлились на двѣ группы (bandes), очень различныя — революціонеровъ старой школы (якобинцевъ) и соціалистовъ; впрочемъ эти два цвѣта не отдѣлялись рѣзко другъ отъ друга, Можно было переходить отъ одного къ другому нечувствительными оттѣнками. Въ головѣ почти всѣхъ монтаньяровъ — въ строгомъ смыслѣ этого слова — блуждали соціалистическія идеи, а соціалисты очень охотно усвоивали себѣ революціонные пріемы первыхъ; однако же они расходились другъ съ другомъ настолько глубоко, что имъ было невозможно дѣйствовать всегда согласно, а это именно насъ и спасло».

Если было такъ въ 1848 году, то въ 1793–94 якобинцамъ было еще труднѣе разобраться среди революціоннаго демократизма и соціализма, тѣмъ болѣе, что ихъ демократическія замашки, ихъ понятія о всемогуществѣ государственной власти и ихъ правительственныя затрудненія предрасполагали ихъ вообще къ пренебреженію частными правами и ко всякаго рода захватамъ чужой собственности. Характернымъ представителемъ смѣшенія въ якобинствѣ демократизма и соціализма является излюбленный герой Луи Блана, въ которомъ этотъ историкъ видитъ воплощеніе соціализма въ революціи. Для Робеспьера въ этомъ вопросѣ, какъ и во всѣхъ другихъ, учителемъ и образцомъ былъ Руссо, у котораго демократическія и соціалистическія вожделѣнія также еще странно перепутаны. Подъ вліяніемъ своей гипотезы о естественномъ состояніи, Руссо заявилъ, что земля не принадлежитъ никому, а плоды ея всѣмъ. Этотъ парадоксъ отзывается соціализмомъ, но въ сущности онъ противорѣчитъ соціалистическому принципу, что земля, какъ и капиталъ и всѣ орудія производства, должны быть коллективной собственностью. Желая перевести на практику требованіе Руссо, чтобы плоды земли были общимъ достояніемъ, Робеспьеръ далъ ему слѣдующую туманную формулу: «Все, что необходимо для обезпеченія жизни, составляетъ общую собственность всего общества. Лишь излишекъ представляетъ собою индивидуальную собственность и можетъ быть предоставленъ промышленности торговцевъ». Здѣсь, несмотря на соціалистическую исходную точку, признается право частныхъ собственниковъ на излишекъ хлѣба, оставшійся у нихъ въ рукахъ послѣ того, какъ правительство обезпечило изъ ихъ жатвы или запасовъ продовольствіе всего населенія. Рядомъ съ этимъ другой представитель якобинскаго правительства, Бареръ, считалъ государство обязаннымъ не только прокармливать всѣхъ гражданъ, но и сдѣлать ихъ по возможности земельными собственниками, и Комитетъ общественнаго спасенія носится съ планомъ безвозмезднаго распредѣленія національныхъ имуществъ мелкими участками между сельскимъ пролетаріатомъ.

Лишь у Сенъ-Жюста, въ его проектѣ «Учрежденій», встрѣчается мысль давать эти участки не въ надѣлъ, а въ аренду. У другихъ якобинцевъ коммунистическій принципъ Руссо, что «плоды земли принадлежатъ всѣмъ», принимаетъ совершенно анархическій характеръ; они выводятъ изъ него право толпы — какъ доли (fraction) державнаго народа — «забирать хлѣбъ въ амбарахъ крестьянъ» и рубить голову фермерамъ, которые отказываются везти свой хлѣбъ на рынокъ и продавать его по таксѣ, произвольно установленной самой толпою. Вообще коммунистическія идеи проявляются въ то время чаще въ анархической формѣ, чѣмъ въ соціалистической. Въ этой формѣ, напр., проповѣдуетъ ихъ самая распространенная въ то время газета, редакторъ которой, Прюдомъ, составилъ себѣ этимъ путемъ большое состояніе. «Въ обстоятельствахъ, въ которыхъ мы находимся, — говоритъ онъ, — общеніе имуществъ составляетъ общее право (la promiscuité des biens est de droit). Все принадлежитъ всѣмъ». Даже «право на трудъ» проявляется въ анархической формѣ: ліонскіе якобинцы совѣтуютъ рабочимъ, если у нихъ будетъ недостатокъ въ работѣ и въ хлѣбѣ, извлечь выгоду изъ этого бѣдствія (mettre à profit), захвативъ богатства, находящіяся у нихъ подъ рукой.

Изъ этихъ и многихъ другихъ примѣровъ можно усмотрѣть, какую странную амальгаму представляли собою революціонныя идеи во время якобинскаго водоворота. Между тѣмъ, въ массѣ французскаго населенія сталъ постоянно обнаруживаться процессъ разграниченія между демократическимъ и соціалистическимъ теченіемъ; все болѣе и болѣе обнаруживалось, что революція 1789 года была по существу демократическимъ движеніемъ, противнымъ соціализму. Это отчужденіе французской демократіи отъ соціалистическихъ поползновеній было важною причиною ослабленія якобинства, какъ союзъ этихъ двухъ теченій былъ условіемъ его успѣха. Напрасно сами якобинцы, послѣ паденія Робеспьера, совлекли съ себя соціалистическую драпировку и настолько отреклись отъ союза съ соціализмомъ, что казнили виновника соціалистическаго заговора. Эта эволюція якобинской партіи не могла однако остановить ея постепеннаго паденія. Такъ какъ якобинцы поневолѣ — для удовлетворенія своихъ правительственныхъ нуждъ — продолжали на практикѣ держаться принципа грабительства и захвата частной собственности, то среди французской демократіи стало быстро рости равнодушіе и нерасположеніе къ нимъ, и эта жаждавшая воспользоваться плодами своей побѣды демократія охотно промѣняла господство утратившихъ свою прежнюю популярность вождей на новаго господина, обезпечившаго ей порядокъ, экономическій просторъ и процвѣтаніе.