Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. - [163]

Кошенъ находитъ корни якобинства въ «обществахъ» и кружкахъ «философовъ» — (интеллигентовъ), возникшихъ на идейной почвѣ «чистаго народовластія» и затѣмъ размножившихся при наступленіи анархіи, т. е. осуществленіи народовластія. Господство «интеллигентскихъ», «патріотическихъ», «народныхъ» клубовъ или кружковъ является неизбѣжнымъ слѣдствіемъ народовластія. Въ противоположность монархическому или конституціонному образу правленія, въ чистой демократіи народъ непосредственно удерживаетъ за собою власть; такой демократіи неизвѣстно раздѣленіе властей, поэтому неизвѣстны какія либо сдержки. Но народъ не можетъ самъ заниматься подробностями управленія; поэтому въ чистой демократіи сохраняются старыя формы народныхъ представителей и администраторовъ. Тѣмъ болѣе, однако, народу приходится держать ухо востро, не выпускать изъ рукъ власти надъ ними, смѣнять ихъ по своему усмотрѣнію.

Водвореніе новой власти несетъ съ собою безграничное право народа надъ жизнью и имуществомъ, сочетаніе всѣхъ полномочій въ однѣхъ рукахъ. Поэтому нѣтъ такихъ законовъ, такихъ принциповъ, которые можно бы было противопоставить постановленіямъ новыхъ властелиновъ. Отсюда точный смыслъ эпитета «революціонный», — «магическаго слова», по выраженію Малле дю Пана. Революціоннымъ называется всякое дѣйствіе, всякое постановленіе, непосредственно исходящія отъ властелина — они ipso facto выше всякаго закона, всякой справедливости, всякой принятой морали.

Такимъ образомъ издаются «революціонные законы», нарушающіе основныя правила юриспруденціи, напр, имѣющіе обратную силу дѣйствія, пренебрегающіе самыми элементарными правами и гарантіями свободы; происходятъ убійства «революціонныя» и этимъ самымъ узаконенныя. Формируются арміи революціонныя, уполномоченныя врываться къ частнымъ людямъ, брать у нихъ и дѣлать съ ними, что имъ угодно; возникаетъ полиція революціонная, вскрывающая письма, платящая за доносы и обязывающая къ нимъ; ведутся войны революціонныя, пренебрегающія международнымъ правомъ; вводится правосудіе революціонное, обходящееся безъ свидѣтелей, безъ защитника, безъ слѣдствія, безъ апелляціи! Къ чему все это? Народъ судитъ, или по крайней мѣрѣ слѣдитъ за судьями. Поэтому все въ порядкѣ. Вначалѣ властелинъ дѣйствуетъ собственноручно. Но послѣ сентябрьскихъ убійствъ онъ ставитъ на это дѣло своихъ доверенных!. Таковъ, по мысли Дантона, смыслъ (la raison d’être) революціоннаго трибунала, имъ же созданнаго. Поэтому чистое народовластіе не можетъ обойтись безъ мѣстныхъ или народныхъ обществъ (sociétés populaires первой революціи). Они представляютъ собою «глазъ народа». Ихъ призваніе надзоръ надъ всѣми въ интересахъ народа. Съ самаго начала народныя общества были надсмотрщиками за властями и за самимъ правительствомъ: въ этомъ надзорѣ и состоитъ свобода; ибо народъ, не имѣя возможности постоянно собираться въ общія собранія, разсѣялся по отдѣльнымъ обществамъ, чтобъ не спускать глазъ съ уполномоченныхъ. Вотъ въ чемъ заключается сущность (le caractère constitutif) народныхъ обществъ. Съ этой точки зрѣнія члены якобинскихъ обществъ отождествляли себя съ народомъ. «Верховный властелинъ (le souverain) непосредственно проявляется въ «народныхъ обществахъ», заявляютъ ліонскіе якобинцы! Имъ вторятъ парижскіе: «Нападать на васъ значитъ нападать на самый народъ». Съ этой точки зрѣнія, т. е. съ якобинской, правъ Оларъ, утверждая, что якобинская организація была организаціей не партіи, а самой революціонной Франціи. Въ этомъ смыслѣ съ нимъ соглашается Кошенъ. Кто хочетъ прямой власти народа, чистой демократіи, тотъ хочетъ сѣти народныхъ, т. е. интеллигентскихъ — обществъ надъ народомъ.

Но тутъ же и источникъ террора. Пользуясь полновластіемъ верховнаго народа, невѣдующаго ни раздѣленія властей, ни конституціонныхъ гарантій, олицетворяющаго въ себѣ живой законъ, справедливость и свободу, агенты народа не могутъ не быть террористами, не могутъ не видѣть въ террорѣ постояннаго, нормальнаго порядка управленія. При такихъ условіяхъ терроръ въ порядкѣ вещей: его появленіе нѣтъ нужды объяснять какими либо обстоятельствами — войной съ иноземцами. Историческія обстоятельства (les circonstances), справедливо замѣчаетъ Кошенъ, могутъ служить къ объясненію какого-нибудь событія, какого-нибудь случая, но ни догмы, ни вѣры, ни новой морали. «Въ этой догмѣ, въ этой вѣрѣ, въ этой новой морали заключается источникъ террора».

Между этими приказчиками народа и самимъ народомъ, именемъ котораго они властвуютъ, цѣлая бездна. Это особенно бросается въ глаза при разсмотрѣніи новой морали. Мораль якобинцевъ, ихъ vertu — самая узкая, эгоистическая партійная мораль, т. е. полная противоположность обиходной человѣческой морали. Это провозглашено и подкрѣплено самимъ жрецомъ якобинской морали — Робеспьеромъ: «Эти негодяи, восклицаетъ съ негодованіемъ Робеспьеръ, видятъ въ дворянахъ лишь мирныхъ земледѣльцевъ, добрыхъ супруговъ, не справляясь о томъ, друзья ли они справедливости и народа»: Съ этой точки зрѣнія, частная добродѣтель ничего не стоитъ, если она не сопровождается якобинскимъ правовѣріемъ. А съ другой стороны, какъ удостовѣряетъ якобинецъ Бернаръ де Сентъ, «тамъ нѣтъ преступленія, гдѣ есть любовь къ республикѣ (якобинской)». — «Кто не состоитъ якобинцемъ», поясняетъ въ свою очередь якобинецъ Лано, «не можетъ быть вполнѣ мораленъ».